Елена Арсеньева - Возлюбленная Казановы
Лиза оглянулась. Высокий пират в алой кружевной рубахе, с пистолетами за поясом и черной повязкой на глазу, держа одной рукой корзину, доверху полную фиалок, выхватил из нее нарядный букет, намереваясь бросить в коляску. Лиза и Августа, не сговариваясь, тотчас кинули ему по букету и только тогда поняли, что движение пирата было обманным. Он с восторгом поймал их букеты, в которые были вставлены непременные «стрелы любви», поочередно поднес каждый к губам и, отвесив шутливый поклон, смешался с толпою.
– Эдакий наглец! – вспылил Фальконе. Наряженный тоже Пульчинеллою, он чувствовал себя в белом балахоне чрезвычайно неловко и втихомолку бесился, не принимая участия в цветочной забаве, старательно уклоняясь от реющих в воздухе букетов.
– Вовсе нет! – с жаром возразила Августа, и Лиза изумленно воззрилась на подругу: она никогда не слыхала в ее голосе такой радости, такой чарующей мягкости. – Он просто получил то, что ему причиталось. Разве вы не узнали его? Это тот самый кавалер, который позавчера вывел с Корсо нашу calessino! А поблагодарить его мы смогли только сегодня.
Фальконе что-то неодобрительно проворчал, а Лиза с новым вниманием уставилась в разноцветный круговорот масок, пытаясь отыскать галантного кавалера.
Мелькнула черная курчавая голова, огненный взор, но в этот миг раздался пушечный выстрел, и все кучера принялись заворачивать кареты в ближайшие проулки. Однако Гаэтано, послушавшись протестующих воплей своих синьор, не поехал далеко, а остановился почти вплотную к Корсо, чтобы дамы могли увидеть новую забаву карнавала: corso di barberi – дикие скачки.
Пушечный выстрел был сигналом для всех экипажей покидать Корсо, и в десять минут она опустела от катавшихся. Остались только пешеходы. Но тогда раздались звуки рожков: это означало, что публике должно стать на тротуары и оставить свободной середину улицы. Еще мгновение – и по Корсо, от пьяцца дель Пополо к пьяцца Венеция пролетели, как вихрь, восемь или десять лошадей, не взнузданных, не оседланных, без седоков. Это и были barberi, дикие лошади. На спины их были нацеплены какие-то погремушки, которые звенели и кололи лошадей, доводя их этим до неистовства; только этим состоянием и объяснялась неимоверная, безумная быстрота, с которой они пролетели по Корсо.
На площади Венеции были протянуты в три ряда огромные простыни; barberi прямиком влетели в эти простыни, запутались в них, остановились и тем самым позволили накинуть на себя арканы.
Что было потом, Августа с Лизою уж не видели: начинало темнеть, и Фальконе велел кучеру поторапливаться домой.
* * *Как и опасалась синьора Дито, портниха подвела, и третьи костюмы были готовы только к исходу карнавала. Два дня Августа с Лизою провели дома, к вящему удовольствию фрау Шмидт и сурового Фальконе, коего страшно раздражали шум и сутолока. Но молодые дамы от всех и даже друг от друга тщательно скрывали то раздражение и нетерпение, которые владели ими: все бы отдали, чтобы сейчас же очутиться на Корсо, вновь окунуться в разноцветный шум… вновь увидать жаркие черные глаза, пленившие обеих! И когда синьора Дито с помощью Гаэтано внесла на виллу Роза две огромные картонки с новыми нарядами, обе молодые дамы расцеловали ее, как освободителя, принесшего ключи от их тюрьмы.
– Вам – венецианское платье, княгиня Агостина, а вам, Луидзина, королевский бархат! – улыбнулась синьора Дито; Гаэтано тоже улыбнулся, довольный тем, как счастливы обе молодые дамы.
Фальконе, у которого не было иной подобающей одежды, ворча, отправился натягивать ненавистный балахон Пульчинеллы, а девушки, едва оставшись одни, наперегонки бросились к картонкам и, торопливо открыв их, замерли: наряды оказались великолепными!
Впрочем, восторг длился недолго – платья были им решительно не к лицу. Августа в наряде венецианской плясуньи смотрелась плоскогрудою, угрюмою простолюдинкою; Лиза же выглядела унылой квакершей в тяжелом бархатном платье Марии Стюарт…
– Да, – разочарованно протянула Августа, так и сяк подбирая свои жесткие черные волосы и медленно поворачиваясь перед зеркалом. – Чтобы выглядеть венецианкою, костюма явно недостаточно. Придется мне взять четыре унции золототысячника, две унции гуммиарабика и унцию твердого мыла, поставить все это на огонь, вскипятить и затем красить волосы, сидя на самом солнцепеке: ведь именно так, согласно древним рецептам, венецианки придавали своим локонам тот знаменитый золотистый цвет…
– А мне, – подхватила опечаленная Лиза, силясь уложить свои легкие русые кудри в подобие строгой прически шотландской королевы, – придется вымазать волосы сажею, чтобы хоть чуть-чуть уподобиться мадам Марии…
В глазах Августы вспыхнул странный огонек:
– Может, костюмами проще будет поменяться, чем волосы перекрашивать?
Лиза, взвизгнув от восторга, вмиг стащила с себя душный бархат и нырнула в золотой водоворот парчовой нижней юбки, на которую надевалась широчайшая, коротенькая, с подборами синяя бархатная юбочка; все это было расшито множеством разноцветных бархатных роз. На мягкие локоны, которые вдруг начали золотиться, точь-в-точь как у настоящей венецианки, надели маленькую, обшитую серебряным галуном треуголку, шею обвил излюбленный жемчуг, на поясе повисло крошечное зеркальце на цепочке. Ажурные чулки, золоченые туфельки, дорогое кружево рукавов – Лиза глаз не могла от себя оторвать! Следовало бы для довершения сходства накинуть на плечи черную zendaletto, подобие той, которую давала ей Чекина и которая так и осталась в лавчонке Джузеппе, но Лиза нипочем не захотела омрачить черным пятном сине-золотое великолепие своего костюма, в котором она ощущала себя так ловко, как будто и родилась в нем; который нравился ей безмерно и, главное, безмерно шел ей. Лиза знала, чувствовала это! По той же причине она отказалась от еще одной принадлежности венецианки на карнавале – баутты, белой атласной маски с резким треугольным профилем и глубокими впадинами для глаз, к которой был прикреплен кусочек черного шелка, совершенно закрывающий нижнюю часть лица, шею и затылок. Баутта показалась Лизе страшноватой, напоминающей фантастическую, зловещую ночную птицу. Лиза, как и Августа, надела черную бархатную маску, украшенную черным кружевом, поразительным по красоте и тонкости работы. Маска называлась «моретта», и ее застежку следовало держать во рту. Моретта не только скрывала лицо, но и делала человека немым, что особенно развеселило подруг.
Августа тоже осталась довольна обменом. Ее фигура и осанка в тугом бархатном лифе, подчеркнутом широким гофрированным воротом и пышной юбкою, выглядели поистине королевскими. Чудесные черные волосы легли крутыми волнами; сверху на них надели сетку из серебряных нитей, украшенных жемчугом и алмазами; в руки Августа взяла великолепный кружевной платок, напитанный драгоценными духами… Лиза, не удержавшись, сделала ей шутливо-почтительный реверанс, в котором почтения все же было гораздо больше, чем шутливости. Но она едва не плюхнулась на пол от изумления, когда Августа вдруг царственным жестом протянула ей руку для поцелуя… Впрочем, она тут же расхохоталась, затормошила Лизу, и молодые дамы наперегонки пустились к лестнице.
