Татьяна Вяземская - Ночи Клеопатры. Магия любви
Но разобраться с этим она не успела, поскольку была грубо и бесцеремонно разбужена. Ребенок – вполне реальный ребенок, белокожий, с головой-дынькой и пока еще пухлыми губами, – хотел есть и кричал.
Цезарь навестил ее в тот же день. Взял на руки малыша.
Он удивительно гармонично смотрелся с ребенком на руках – как будто эти сильные руки с длинными пальцами и хорошо выраженным запястьем и предназначены были для того, чтобы держать детей, а никак не стилос или меч.
– Ты – Цезарион. Маленький Цезарион.
Ребенка следовало назвать Птолемеем – эта традиция не нарушалась уже на протяжении многих веков. Имя собственное давным-давно стало именем семейным, но не так, как у римлян их номен.
Прости, Цезарь. Ты назвал ребенка Цезарионом – цезаренком, но ему суждено носить имя Птолемей. Если царь в Египте может быть и с другим именем, то фараон – нет. Впрочем, Птолемей Цезарион звучит очень даже неплохо.
Цезарь признал ребенка своим. Это говорило о многом, но царице хотелось большего. Например, стать женой божественного Юлия. Он не может жениться на не-римлянке? Ерунда! Ведь это – Цезарь! Он может все, что угодно. Он пишет новые законы и исправляет старые! Почему бы не создать такой закон, по которому он имел бы право жениться на ней?
Цезарь женат – Клеопатра знала, что где-то далеко, в Риме, живет тихая женщина по имени Кальпурния Пизонис. Женщина, которая не родила ему детей. Женщина, с которой вместе он провел от силы несколько месяцев. Женщина, с которой он не собирается разводиться.
А вдруг случится чудо? Вдруг он все-таки решится и женится на ней?
Лучшего и пожелать трудно!
Во-первых, это означало бы стабильность: вряд ли в стране долго продолжится гражданская война, если на престоле появится законный правитель-мужчина, да еще такой, как Юлий.
Во-вторых, это означало бы, что Египет сможет стать вровень с Римом, а то и выше. Ведь власть Цезаря в Риме, безусловно, очень велика, но не безгранична. А в Египте он мог бы стать всем.
Ну и, наконец, наличие Цезаря рядом означало бы счастье для нее самой. За это время он умудрился стать для нее всем: замечательным любовником, настоящим другом, советчиком, терпеливым наставником, да что там наставником – она впервые поняла, что означает иметь отца, ведь Авлету до своих отпрысков не было никакого дела, все его отцовские обязанности по отношению к ней, Клеопатре, заключались в том, что он время от времени катал ее на коленях. Это, конечно, было замечательно, но этого было мало!
Но Цезарь как-то рассказывал – словно бы невзначай! – как одна из любовниц старалась женить его на себе. На какие ухищрения только ни шла эта женщина! И напрасно: он на ней не женился. «Выбирать должен мужчина. Когда женщина начинает охотиться на мужчину, она перестает быть привлекательной для него», – сказал Клеопатре Гай Юлий.
Женщина сделала выводы. И как бы ей не хотелось стать его женой, она ни разу даже не намекнула об этом.
Через месяц, уже полностью оправившись после родов, Клеопатра снова выходила замуж. Не за отца своего ребенка – за своего младшего брата, носившего их семейное имя Птолемей.
Второе бракосочетание было еще более пышным, чем первое. Все-таки римляне знали толк в роскоши.
Клеопатра в гофрированном льняном платье – египетском! – с густо подведенными глазами – опять же, по египетским традициям, а не по римским, – медленно ступала по длинному ковру, держа испуганного брата за потную ладошку.
Да благословят египетские боги того, кто придумал раскрашивать лицо: разглядеть под толстым слоем краски то, что на нем написано на самом деле, просто невозможно.
Она не глядела по сторонам, но этот взгляд почувствовала кожей. Слегка скосив глаза, поняла то, в чем, собственно, и так не сомневалась: Арсиноя. Глаза просто пылают ненавистью. Ненавистью к убийце брата, пускай и невольной, или – завистью к царице, к любовнице Цезаря?
Она знала: сестра тоже приходила к «божественному Юлию». Приходила с той же целью, с которой тогда пришла, вернее, приехала на плечах Аполлодора, она сама.
Цезарь только посмеялся и сообщил Арсиное, что он не спит с маленькими девочками, пускай они и возомнили себя великими военачальниками. Сестра была в ярости и даже попыталась расцарапать Цезарю лицо. Арсиноя вовсе не считала себя «маленькой девочкой»: в конце концов она даже «возглавила» на некоторое время войско, и именно под ее руководством оно одерживало победы. По крайней мере, так считала она сама.
Конечно, ей это не удалось: Юлий даже не стал звать охрану, скрутил девочку сам. А потом, пообещав, что в следующий раз она получит плетей, вызвал стоявшего около двери охранника. Который, само собой, плетей все же получил, хотя и не имел к появлению царской сестрицы в покоях Цезаря никакого отношения – об этом Клеопатре тоже донесли, как и обо всем прочем.
Сперва она хотела спросить у Юлия сама, потом передумала. Она «умная девочка» и не станет делать глупости, что бы ни случилось. Ему нужна умная, красивая, всегда приветливая и сохраняющая хорошее расположение духа любовница – что же, она будет умной, красивой и приветливой. Истерики ему пускай жена закатывает. Которую он, кстати сказать, уже несколько лет не видел, и, как видно, не особо стремился увидеть. Пускай она, Клеопатра, не смогла стать ему женой, но она будет идеальной любовницей. Чего бы ей это не стоило.
За руку подергали. Брат. Муж. Смешно: мужу двенадцать лет. Впрочем, первому было десять… О, она что-то пропустила! Для женщины, которая только что давала себе обещание сохранять самообладание любой ценой, – непростительная оплошность.
И она торопливо стала повторять вслед за жрецом слова брачной клятвы.
За пиршественным столом они были рядом – она и божественный Юлий. Как будто именно он, а не маленький Птолемей… Хватит! Она не будет об этом думать!
Спокойствие давалось ей с большим трудом. Юлий так рядом, такой… ее, и вместе с тем чужой.
– О моя царица! У меня есть для тебя маленький подарок. Он ждет тебя в твоих покоях.
– Великий Рим в лице не менее великого Цезаря преподнес мне роскошные дары.
– Это не дары Великого Рима великой египетской царице. Это мой личный дар, – Юлий и не подумал понижать голос. А и в самом деле – ему-то чего стесняться? К тому же об их отношениях знают все от мала до велика – все во дворце, все в Александрии… Все в Египте и во всей Римской империи.
Клеопатра слегка склонила голову.
– Я с благодарностью приму любой дар великого Юлия.
После пиршества ушла в свои покои и заперлась там. Не могла видеть ни Юлия, ни брата-мужа, хотя маленький Птолемей, в отличие от старшего Птолемея Диониса, никогда никаких неприятных чувств у нее не вызывал. Хороший, спокойный и милый ребенок. Немного, может быть, слишком спокойный и слишком хороший: его сверстники носились по улицам и переулкам Александрии, плавали в озере или море, дрались.
