Джин Рис - Антуанетта
– … с тем, чтобы она оставила вас в покое.
Оставила в покое.
– Так и не объяснив ей, в чем дело.
В чем дело.
– Любовь, значит, умерла?
Любовь… умерла…
– Но тут-то и вышла на сцену ты, – холодно сказал я. – Ты хотела отравить меня.
– Отравить? Еще чего не хватало. Вы что, спятили? Она просто пришла ко мне и попросила сделать так, чтобы вы снова полюбили ее. Но я сразу сказала: нет, в такие дела я не вмешиваюсь. Это же просто глупость…
Глупость, глупость…
– Но даже если это и не глупость, это слишком трудно.
Слишком трудно. Слишком трудно.
– Но она все плакала и просила.
Плакала и просила.
– И я дала ей кое-что такое для любви.
Кое-что для любви.
– Но вы ее не любите. Вам бы ее извести. И это только помогло вам в ваших замыслах.
Извести, извести…
– Она еще призналась, что вы стали называть ее какими-то другими именами. Марионетта… Вроде бы так?
Да, называл.
– Это значит «кукла»? Это потому, что она много молчала? Вы хотели довести ее до слез и заставить говорить?
Довести до слез.
– Но у вас ничего не вышло, так? Тогда вы придумали кое-что другое. Притащили к себе ту никчемную девицу и забавлялись с ней и смеялись и разговаривали в соседней комнате, чтобы она все это слышала.
Верно. Это произошло не случайно. Я нарочно так сделал.
Я лежала и не могла заснуть, когда они оба уже уснули. А потом, как только рассвело, я встала, оделась, оседлала Престона, и вот я здесь. Кристофина! Фина, Фина, помоги мне!
– Но ты пока так и не рассказала мне, что сделала с моей… с Антуанеттой.
– Почему не рассказала? Я дала ей выспаться.
– Она спала все то время?
– Нет, конечно. Я потом разбудила ее, велела посидеть на солнышке, искупаться в реке. Даже несмотря на то, что она валилась с ног от сна. Я сделала хороший суп. Я нарвала фруктов с моих деревьев. Дала ей молока. Когда она отказывалась есть и пить, я говорила: «Съешь это ради меня, doudou». Она ела, пила, потом опять спала.
– А зачем ты это делала?
Наступило долгое молчание. Потом Кристофина сказала:
– От сна ей лучше. Пусть спит, а я за нее потружусь. Я хотела, чтобы она поправилась.
– Но она не только не поправилась, а напротив – ей стало гораздо хуже. Лечение оказалось неудачным.
– Нет, удачным, – сердито возразила Кристофина. – Только я испугалась, что она слишком уж много спит. Она не такая, как вы, но и не такая, как мы. Бывает, по утрам она не может открыть глаза, а если и откроет, то все равно спит с открытыми глазами. Я не хочу давать ей больше то, что давала. – Помолчав, она снова заговорила: – И тогда я стала давать ей рома. Я знала, что это не повредит. Совсем немного рома. Но она выпила и стала говорить, что должна вернуться. Как я ни старалась, мне не удалось ее успокоить. Она сказала, что если я не поеду с ней, то она уйдет одна. Но она просила не оставлять ее одну. И я хорошо слышала, как вы сказали, что не любите ее. Холодно, спокойно сказали – и все хорошее, что я для нее сделала, пошло прахом.
– Хорошее, что ты для нее сделала? Господи, мне надоело слушать эту чушь! Ты напоила ее плохим ромом, и теперь она превратилась в какую-то развалину. Я ее даже не узнал. Зачем ты это сделала, я не знаю – возможно, из ненависти ко мне. Ну а поскольку ты утверждаешь, что кое-что слышала, наверное, ты слышала все, в том числе и то, как она меня обзывала. Твоя веке умеет ругаться.
– Нет. Это все пустяки. Вы так расстроили ее, что она уже сама не понимала, что говорит. Ее отец, старый мистер Косвей, мог ругаться всю ночь напролет. Она кое-чему выучилась у него. А однажды, когда она была совсем маленькой, она убежала из дома к рыбакам и морякам в бухте. Это такой народ! – Кристофина возвела очи горе. – Когда она вернулась, то постоянно подражала их речам. Она не соображала, что такое говорит.
– На сей раз она, по-моему, прекрасно понимала, что означают слова, которые употребляла. Но ты права, Кристофина, это все пустяки. Ерунда. У нас нет мачете, а стало быть, нельзя пустить его в ход. Полагаю, ты позаботилась, чтобы мачете убрали подальше, даже несмотря на то, что Антуанетта была совершенно пьяна.
– Вы такой молодой, но какой жестокий!
– Это я уже слышал.
– Я ей говорила. Я ее предупреждала и говорила: этот человек и не подумает помочь тебе, если увидит, что тебе худо. Только лучшие из лучших могут помочь – и худшие тоже – иногда.
– Но ты-то уверена, что я из худших?
– Нет, – равнодушно отозвалась Кристофина. – По-моему, вы не из лучших и не из худших. Просто вы… – она пожала плечами, – пальцем о палец не ударите, чтобы помочь ей.
Почти все свечи уже догорели. Кристофина и не подумала зажечь новые.
Я тоже. Мы сидели в полумраке. Мне, конечно, следовало прекратить этот нелепый разговор, но вместо этого я сидел и как завороженный слушал мрачный голос Кристофины, доносившийся из потемок.
– Я хорошо ее знаю, – говорила Кристофина. – Она скорее умрет, чем попросит еще раз любви. Но я прошу вас. Она любит вас. Она сходит по вас с ума. Дайте срок – вы еще ее снова полюбите. Хотя бы немного. Как вы способны любить – чуть-чуть.
Я покачал головой и сидел так, машинально покачивая ею.
– Этот желтый ублюдок нагло врет. Он не имеет никакого отношения к Косвеям. Его мать была беспутной особой, она пыталась одурачить старика, но того провести было непросто. «Какая разница, – говорил со смехом. – Одним больше, одним меньше». Он ошибался. Чем больше делаешь для этих людей, тем сильнее они тебя ненавидят. Этот Дэниэл просто разрывается от ненависти. Если бы я знала, что вы хотите отправиться на этот остров, я бы вас удержала. Но вы так быстро женились, так быстро уехали с Ямайки. Я не успела.
– Она сказала, что он не солгал. Стало быть, солгала она?
– Просто вы обидели ее, вот она и решила ответить вам тем же.
– Но как насчет того, что ее мать была сумасшедшей? Это что, ложь?
Кристофина немного помолчала, потом заговорила. На этот раз в ее голосе уже не было прежнего хладнокровия.
– Ее довели до этого. Когда умер ее сын, она была сама не своя. Они увезли ее и заперли на замок. Ей внушали, что она сошла с ума, с ней обращались как с сумасшедшей. Ни одного доброго слова, ни одного близкого человека рядом. Муж ее уехал, оставил ее одну-одинешеньку. Меня к ней не пускали. Я настаивала, но без толку. Антуанетту тоже не пускали. В конце концов она сдалась – сумасшедшая или нет, но она махнула рукой на все. На всю жизнь. Тот человек, что присматривал за ней, овладевал ею, когда хотел, а цветная женщина рассказывала об этом всему свету. Они довели ее до могилы – этот человек и все остальные. Нет, в этом мире нет Бога.
