Жюльетта Бенцони - Тибо, или потерянный крест
Со своей стороны, Жослен, оказавшись лицом к лицу с брошенным им сыном, чрезмерной радости не выказал, а если и обнял его, — хотя и без лишнего пыла, — то сделал это исключительно для публики, поскольку взгляды толпы были устремлены на него. Его же собственные глаза, бледно-голубые и удлиненные, как у сестры, оставались холодными, как лед. С тех пор он и трех раз с ним не заговорил, да и то всякий раз отпускал неприятные замечания.
В ту ночь Тибо, охваченному ненавистью и омерзением, пришлось воззвать к собственному рассудку и напомнить себе о своих рыцарских обетах, не то он зарезал бы как свинью этого толстяка, порочившего имя, которое носили они оба. Впрочем, он и не поинтересовался тем, сильно ли тот поранился, ударившись о стену, он беспокоился лишь об Ариане, которая осталась лежать на полу нагая и бесчувственная, раскинув ноги и руки в той самой позе, к которой принудил ее обидчик; но, склонившись над ней, Тибо увидел, что ее глаза широко раскрыты и смотрят с беспредельным отчаянием, а по щекам струятся слезы.
Он торопливо прикрыл ее лохмотьями изодранной рубашки, подобрал плащ и завернул в него девушку. Она покорилась, как маленький ребенок, но, когда Тибо хотел ее приподнять, застонала от боли и снова откинулась на спину. Юноша забеспокоился: а вдруг он не сможет поднять с пола это неподвижное тело? Но ведь Ариане надо было помочь, и сделать это могли только женщины или врач. Он снова наклонился над ней, но, услышав за спиной быстрые шаги, поднял голову, к величайшему своему облегчению узнал в приближавшейся женщине Мариетту и побежал ей навстречу. Кормилице Бодуэна не потребовалось долгих объяснений. Она тотчас вспылила:
— Вы хотите отнести ее к госпоже Аньес, чтобы над ней насмехались все эти девицы?
— А куда же еще?
— Ко мне! Берите ее за плечи, а я возьму за ноги...
Из-за болезни Бодуэна и благодаря своему положению бывшей кормилицы Мариетта располагала маленькой комнаткой, втиснутой между королевской спальней и наружной стеной, где хранились лечебные снадобья. Там же стоял сундук, горой лежали матрасы и подушки, в углу — таз с кувшином. В эту каморку можно было попасть прямо с лестницы. Ариану уложили, после чего Мариетта выставила Тибо за дверь.
— А теперь идите по своим делам! Я знаю, как за ней ухаживать. Она не первая: через мои руки прошла не одна изнасилованная девушка.
— Но она без сознания! Вы уверены, что ее положение не опасно? Я быстро подоспел, у этого сукина сына было немного времени...
— Не так много времени надо, чтобы силой взять девушку, если перед тем оглушить ее ударом кулака! Не волнуйся! Тело ее исцелится скоро, правда, душевные раны будут заживать намного дольше. Бедняжка! Этот негодяй добился своего, получил, что хотел!
— Как это — что хотел? Разве он...
— Я говорю то, что есть: с первого дня, как она здесь появилась, он крутился около нее. Госпожа Аньес прекрасно об этом знает, она ему уже выговаривала. Ей хотелось, чтобы малышка пришла к королю девственницей. Он, наверное, ее выслеживал, подстерегал.
— Я думал, он боится проказы?
— Он, наверное, пьян, от него так и несет винищем! Ну, все, уходите живее, не мешайте мне!
Перед тем как вернуться к Бодуэну, занятому византийским посланием, Тибо заглянул в сводчатый коридор, намереваясь отбить у Куртене всякую охоту делать новые попытки. У него не было ни малейших иллюзий насчет того, что это за человек, но ему тошно делалось при мысли о том, что ему дал жизнь такой мерзавец. Если бы они встретились, королевскому сенешалю не поздоровилось бы, потому что юноша был в такой ярости, что мог и убить. Но Тибо его уже не застал. Только небольшое пятно крови на стене свидетельствовало о том, что недавно он побывал здесь.
Глава 3
Дамы из Наблуса
На следующий день, проводив молодых супругов, которые отправились в свои аскалонские владения, где намеревались провести медовый месяц, король, воспользовавшись тем, что все его бароны находились в Иерусалиме, созвал расширенный совет. Поводом для собрания, проходившего в зале, где стоял высокий отделанный золотом и слоновой костью и украшенный гербом Арденн-Анжуйской династии бронзовый трон под синим с золотом балдахином, стали пришедшие ночью известия. Знамена и гербы самых знатных людей королевства образовали вдоль всех стен подобие яркой шелестящей шпалеры; у каждого из баронов — и среди них было немало женщин! — было свое кресло с высокой спинкой, над которым был укреплен украшенный гербом щит. Здесь ничто не напоминало изнеженную восточную обстановку, смягченную коврами и дорогими тканями: просторный зал с каменными стенами выглядел строго, но внушительно и очень благородно. Ожидали появления византийских послов, прибывших на трех военных галерах, которые стояли теперь на якоре в порту Акры. Именно это известие и принес ночной гонец, а пока что король в синем с золотом облачении и с короной на голове обсуждал различные вопросы со стоявшим рядом с ним Гийомом Тирским.
— Ваше Величество, возлюбленный король наш!
Та, что выступила сейчас вперед и чей звонкий и ясный голос раздался под сводами зала, была, должно быть, в то время самой могущественной женщиной во всем королевстве франков, поскольку она одна правила огромными владениями, лежавшими по ту сторону Иордана, простиравшимися от Иерихона до Красного моря и включавшими в себя щедрые земли Моава, где росли виноград, оливы, злаки и сахарный тростник и пролегали большие караванные пути, которые вели в Аравию или к богатым берегам Персидского залива38. Неприступные крепости — Монреаль и Моавский Крак39 — служили им неусыпной и надежной охраной и были так прославлены, что эту женщину прозвали «Госпожой Крака».
На самом деле ее звали Стефания де Милли, и она была дочерью Филиппа де Милли, сеньора Трансиордании, в 1167 году, после смерти жены, вступившего в ряды тамплиеров. Стефании едва исполнилось тридцать лет, но она успела уже дважды овдоветь. Первым ее мужем был Онфруа III де Торон, сын старого коннетабля; от него у нее был сын лет двенадцати, которого звали Онфруа, как его отца и деда, и дочь Изабелла, годом раньше ставшая армянской царицей. Во второй раз она вышла замуж, — такую огромную страну все-таки должен был возглавлять закаленный воин, — за сенешаля Милона де Планси, родом из Шампани. Это был упрямый, злобный, желчный и тщеславный человек, который обременял ее всего лишь два года: за то, что попытался захватить регентство, когда Бодуэн был еще несовершеннолетним, он был зарезан на улице в Акре декабрьской ночью 1174 года. С тех пор Стефания умно и уверенно правила своими владениями: брак ее дочери с Рупеном IIIАрмянским служил тому доказательством.
