Барбара Картленд - Волшебные крылья
Маркиз даже не подумал выйти из-за своего стола. Он просто молча наблюдал за тем, как она подносит к глазам свой платочек, отметив с циничной улыбкой, что на тонком слое пудры, который она так умело накладывала на свои щеки, не осталось ни малейшего следа от слез.
Вскоре маркиз нарушил затянувшееся молчание:
— Позвольте предложить вам бокал шампанского, прежде чем вы меня покинете, Элоиза. Оно поможет вам прийти в себя после столь ужасной трагической сцены. К тому же, я полагаю, моим слугам не стоит знать, что вы плакали.
Леди Батлет резким движением отняла от глаз платок.
— Вы ведете себя со мной просто возмутительно, Тиан! Неужели вы так бессердечны? — гневно воскликнула она, вновь засверкав глазами и отбросив личину сломленной горем женщины. — Но я обязательно дознаюсь, по какой причине вы так переменились ко мне. И когда я найду ее, обещаю вам, что выцарапаю у нее глаза!
Маркиз насмешливо усмехнулся.
— Браво, Элоиза! Вот теперь вы действительно такая, какая вы есть, и мне вы такой больше нравитесь. Вы гораздо более привлекательны в роли Брунгильды, бросающейся в битву, чем в роли рыдающей Фебы, оплакивающей свою невосполнимую утрату!
Произнося эти имена, маркиз не мог не подумать о том, что Элоизе Батлет скорее всего они ничего не скажут, так как она представления не имеет ни о скандинавской, ни о греческой мифологии. А вот Мина, без сомнения, сразу бы оценила, с какой точностью выбраны типажи для сравнения.
Леди Батлет засунула вышитый платочек за корсаж платья и поднялась с кушетки, осознав свое поражение и понимая, что ни криками, ни слезами она ничего не добьется.
— Раз ты позволяешь себе насмехаться надо мной, я ухожу, — с холодной яростью произнесла она, — но придет день, Тиан, — а я в этом уверена и буду денно и нощно молиться всю свою оставшуюся жизнь, чтобы это произошло, — однажды придет день, когда тебя заставят страдать так же, как ты заставляешь меня сейчас страдать, как, без сомнения, ты заставлял страдать многих женщин до меня.
Она подняла голову и с достоинством, которое маркиз признал достойным уважения, не спеша направилась к двери.
Элоиза шла достаточно медленно для того, чтобы он мог подойти к двери первым. Маркиз открыл перед ней дверь, и леди Батлет, гордо выпрямившись, медленно прошла мимо него, покачивая перьями на шляпе и тихо шелестя пышными шелковыми юбками.
Маркиз молча сопровождал ее до парадной двери, но, когда она уже стала спускаться по ступеням, он произнес достаточно громко, чтобы его могли услышать его дворецкий, лакеи и кучер леди Батлет:
— Пожалуйста, леди Батлет, передайте мои наилучшие пожелания его светлости, а также поблагодарите от меня за те сведения, которые он просил мне сообщить. Это именно то, что я с таким нетерпением жаждал услышать, и я ему за это весьма благодарен.
Однако леди Батлет не сделала никаких попыток поддержать выдумку маркиза, объясняющую ее неожиданный приезд в Вент Роял.
Вместо этого она позволила ему помочь ей сесть в экипаж и, задержав свои пальцы на его руке чуть дольше, чем было необходимо, с внезапной горечью поняла, что это прикосновение нисколько не волнует его.
Маркиз отступил с легким поклоном, лакей закрыл дверцу, и карета тронулась, увозя леди Батлет из его жизни навсегда.
Маркиз поднял руку в прощальном приветствии, но Элоиза с каменным выражением лица продолжала смотреть вперед и даже не оглянулась. Она тоже поняла наконец, что все кончено.
Больше не сдерживая своих чувств, маркиз поднимался по лестнице, и его серые глаза потемнели от гнева.
Если и было на свете то, что он действительно не выносил, так это сцены. Элоиза Батлет невероятно разочаровала его. Он всегда считал, что в ней больше гордости, и вообразить себе не мог, что она способна унизиться до чего-нибудь подобного.
Она могла быть рассержена, возмущена, она могла страдать, но при этом должна была сохранять достоинство.
В прошлом маркизу не раз пришлось переживать подобные сцены, которые ему устраивали отвергнутые им женщины, однако это обычно происходило в Лондоне, где было гораздо меньше риска быть замеченными и дать повод для сплетен, чем в деревне, на виду у всех.
Он мог лишь надеяться, что слова, произнесенные им при отъезде Элоизы о важных сведениях, полученных им от лорда Батлета, будут повторены кучером, когда Элоиза приедет домой, и что в самом Вент Роял это умерит любопытство его собственных слуг.
Однако оставалась еще одна самая важная проблема — Мина!
Трудно было бы себе представить более неблагоприятную ситуацию, и как раз тогда, когда она начала немного доверять ему, не вспоминая об отношениях между ним и ее мачехой. Он не мог простить Элоизе то, что она так безобразно повела себя в присутствии девушки. Это было просто отвратительно. Что теперь будет думать о нем Мина?
Конечно, ему очень бы хотелось свалить всю вину за происшедшее на Элоизу и ее несдержанность, однако маркиз отдавал себе отчет, что в не меньшей степени виноват он сам.
Прежде всего он нарушил свое главное правило и сблизился с женой своего соседа. Единственное, что могло его оправдать, это редкая красота этой женщины, а также то, что она сама сделала все возможное, чтобы соблазнить его.
— Женщина искушала меня, — процитировал он сам себе вслух, криво при этом улыбаясь.
Он прекрасно понимал, что самую трудную задачу по исправлению ущерба, нанесенного их отношениям с Миной появлением Элоизы Батлет, было необходимо решать прямо сейчас.
Маркиз должен был найти Мину и поговорить с ней. Он был уверен, что девушка сейчас не в доме, а скорее всего убежала в парк, к своим птицам и оленям. Поэтому он направился прямо туда.
Прежде всего он наведался на лужайку, где высились голубятни и клетки с птицами, однако здесь Мины не было.
Это его нисколько не удивило. Он подумал, что, если Мина действительно была потрясена всем тем, что услышала от Элоизы Батлет, она должна была бы сейчас убежать от него как можно дальше, в глубь парка.
Маркиз знал одно самое ее любимое место в парке, где девушка пыталась приручить косуль, поэтому с голубиной площадки он направился прямо туда. Он перешел по мосту на другую сторону озера и повернул налево, пробираясь по еле заметной тропинке среди кустарника и высокой поросли молодой липы.
Здесь, за кустарником и деревьями, скрывалась тихая, заросшая цветами и травой поляна. Это был один из самых изолированных, отдаленных участков парка, куда редко кто забредал. Здесь-то Мина и облюбовала себе укромное местечко и часто уходила сюда, желая побыть одна, послушать пение птиц и поговорить с ними, как она одна это умела.
