Черил Холт - Цвет страсти – алый
– Где ты был? – укоризненно спросила она. – Ты пахнешь так, словно выкупался в пиве.
У него никогда не было женщины, которая бы беспокоилась, заботилась о нем. Его мать не обладала материнскими инстинктами, его няни часто менялись, лицемерные слуги родителей считали, что их место не требовало сердечности и доброты, поэтому Алекс даже не догадывался, что женская забота может быть такой утешающей, приятной и желанной.
– Я играл в карты.
– И перебрал.
– Да, кажется.
– Мне бы не хотелось, чтобы это случалось. Я волнуюсь, когда ты пускаешься в загул. Когда ты пьян, с тобой может случиться что угодно.
– Я осторожен, – заявил он, что было неправдой. Время от времени он терял сознание и просыпался в незнакомом месте с опустошенными карманами и раскалывающейся от боли головой.
Алекс пытался разобраться с ее ночной сорочкой, но он бьш неловок и никак не мог снять ее. Это расстроило его. Как только он приближался к Мэри, его охватывало горячее желание немедленно заняться с ней любовью.
Его захлестнуло раздражение, он собрал ткань рубашки в кулак и разорвал ее посередине, сразу обнажив тело молодой женщины.
– Алекс! У меня нет денег, чтобы купить себе новую одежду. Когда ты приходишь ко мне, тебе не следует вести себя как варвар. Это непозволительно.
– Я куплю тебе десяток сорочек, – соврал он. Свое содержание он уже прокутил, так что несколько недель у него не будет наличных денег, если только он не унизится до просьбы денег у Майкла.
Он давал подобные обещания и раньше, но никогда не исполнял их, так что Мэри могла сделать вывод о том, насколько он ненадежен, и она прошептала:
– Вряд ли я когда-нибудь получу их.
– Я хочу тебя, – бросил он в свое оправдание. – Всегда. Каждую секунду.
– Ты ненасытен.
– Я никогда не смогу насытиться тобой.
Он боролся с брюками, его онемевшие пальцы были слишком неловкими, чтобы расстегнуть их; она сдавленно рассмеялась и взяла эту задачу на себя. Вскоре она держала в руках его мужскую гордость, ее умелый большой палец ласкал его возбужденную головку.
Мэри скользнула вниз, она лизала его плоть, затем взяла в рот. Она знала, что он любит и как любит, быстро приспособившись к сомнительным играм, доставляющим ему столько наслаждения. Чем возбужденнее он становился, тем отвратительнее были его предпочтения, но молодая женщина не возражала. Более того, она, казалось, получала большее, чем он, удовольствие от извращенных способов любви.
Стремясь проникнуть в нее, смотреть на ее прелестное лицо, после того как кончит, Алекс крепко обнял ее и повернул так, что она оказалась под ним; и тогда без всяких тонкостей и ласковых слов он проник в нее и начал двигаться взад и вперед. Он обращался с ней как с уличной девкой, к которой нет нужды относиться с уважением, и Мэри выносила все это без единой жалобы. Когда он достиг кульминации, она, в экстазе, тоже присоединилась к нему, обретя блаженное освобождение без всякой помощи.
Он – чудовище, негодяй. Алекс оставил ее лоно и повернулся на спину. Его мысли путались, он готов был произнести тысячу слов, задать тысячу вопросов, но он изрек только:
– Почему ты терпишь меня?
– Сама не знаю, – спокойно ответила она.
– Ты можешь отказаться пускать меня.
– Да, могу.
– Или же можешь подойти к моему брату и рассказать ему, как я оскорбляю тебя. Он положит конец моим похождениям.
– Уверена, что он так и поступит, – она потянулась, улыбаясь, – но как мне убедить его, что я оскорблена? Я не ребенок; я – добровольная участница в нашем безрассудстве.
– Но почему? Должно же быть какое-то объяснение. – Долгое время молодая женщина хранила молчание, затем положила руку на грудь любовника.
– Потому что по какой-то необъяснимой причине ты мне нравишься, и когда ты со мной, я не чувствую себя такой одинокой.
Ему неприятно было услышать это признание. Оно намекало на привязанность и нежность с ее стороны, которые он не разделял. Алекс не был склонен беседовать с ней, не хотел полюбить ее в ответ или подумать о ней в ином направлении, помимо сексуального.
Он зевнул, и его окутало облачко оргазма и алкоголя, он закрыл глаза и впал в бессознательное состояние.
Мэри толкнула его локтем под ребра.
– Не смей засыпать. – Когда он не ответил, она встряхнула его. – Что, если ты не проснешься до утра? Что, если тебя здесь застанет слуга?
Мэри снова тряхнула любовника, но его невозможно было разбудить. Она вздохнула, ворча по поводу невозможных мужчин, и поудобнее устроилась на подушке. Безмятежный, счастливый Алекс прижался к ней и захрапел.
– Она ваша невеста?
– Да.
Майкл поерзал в кресле и попытался понять, почему он согласился принять Реджиналда Барнетта. Надутый индюк получил доступ в дом, упомянув Фитчу имя Эмили, и не оставалось ничего иного, кроме как принять его. К тому же граф умирал от желания побольше узнать о своей гувернантке.
В то время как большинство его знакомых женщин любили распространяться о себе, так что их невозможно было остановить, Эмили проявляла необычайную скрытность. Выведать у нее детали ее прошлой жизни, до того, как она приехала в Лондон, было все равно что тащить больной зуб.
В надежде узнать хоть какие-то трогательные или пикантные сведения он даже пытался разговорить ее сестру, Мэри, но миссис Ливингстон была столь же молчалива, что и Эмили.
Так как предполагалось, что он не должен фамильярничать с Эмили, он довольствовался пустыми вопросами к Мэри, вроде: «Устраивают ли вас ваши комнаты?» или «Ваша сестра довольна своей работой?». Ответы на них были: все превосходно. Отлично. Все было так дьявольски хорошо, что Майклу хотелось задушить кого-нибудь.
После их ужасной ссоры, причиной которой послужила Аманда, они с Эмили не общались, и так как он не считал себя виновным, то не собирался извиняться первым. Майкл отчаянно избегал ее, прячась и превратившись в пленника в собственном доме.
Кто бы мог предположить, что особняк из восьмидесяти комнат может оказаться таким маленьким и тесным? Он не имел представления, как руководить Памелой. Именно поэтому нанял Эмили! Почему она не понимает, как он раздражен и рассержен?
Граф находился в процессе разрыва своих продолжительных отношений с Амандой, и это отвратительное дело требовало немало времени. Эмили обвинила его в том, что он предал ее. Она была обижена, вела себя так, словно между ними были какие-то близкие отношения, что он считал верхом наглости с ее стороны.
Они не давали друг другу никаких обещаний, и он, во всяком случае, ясно сказал, что не собирается жениться на ней, когда она потребовала, чтобы он сообщил о своих намерениях. Хотя и весьма грубо. А теперь она вела себя так, словно он дурно использовал ее, словно лгал ей.
