Кэтрин Куксон - Жизнь, как морской прилив
— О, слава тебе Господи! А как быть с водой из него, то есть я имею в виду пахту.
— А... Кон любит ее. Я бы на твоем месте заставил сестру пить ее, это полезно при ее болезни, а остальное пойдет свиньям.
Эмили резко повернулась к нему:
— Болезнь? Какая болезнь?
— Чахотка. Ведь малышка больна ею, правда?
— Люси? Чахоткой? Нет, нет.
— Ну если ее кашель не указывает на чахотку, то, значит, я никогда не слышал, как кашляют чахоточные больные.
— Вы думаете, что это чахотка? — испуганно прошептала Эмили.
— Конечно. Разве ты не знала?
— Нет. Ну я знала, я чувствовала, что она больна, но думала, что это что-то вроде малокровия, но только не чахотка, не чахотка.
— Лучше попроси доктора осмотреть девочку, когда он зайдет в следующий раз. Это обойдется тебе в пару шиллингов, но это стоит того.
— Да, конечно, я так и сделаю. Спасибо. — Потом Эмили вдруг воскликнула:
— Ой, пирог. Я забыла про него. Я оставила его в духовке. Я потом вернусь и закончу. — Она уже убегала, когда старик ласково сказал:
— Не суетись. Я займусь этим. И я буду поддерживать огонь для воды. Ты сможешь вымыть посуду, когда у тебя будет время.
— Спасибо. Спасибо.
Она побежала через двор фермы, через арку в сторону кухни. В голове у нее перепуталось все только что узнанное: ее хозяин не джентльмен; ее хозяйка, вышедшая замуж за помощника на ферме; а ее отец был полковник. Потом снова ее хозяин, ухаживавший за дочерью миссис Рауэн. Да еще пирог из крольчатины! Ой! А вдруг он подгорел? И Люси, ее Люси больна чахоткой.
Когда Эмили ворвалась на кухню, она чуть не сшибла Ханну Рауэн, от чего ее спасла вытянутая рука Лэрри Берча.
— Ой. Ой! Кто-то торопится.
— Ох, извините, миссис Рауэн. Я очень сожалею, миссис Рауэн, очень сожалею. Но это все из-за пирога с крольчатиной. — Она быстро двигалась по кухне, указывая на духовку.
Эмили подняла тяжелую железную задвижку и открыла духовку, затем облегченно вздохнула и, повернувшись, сказала:
— Все нормально, он еще не допекся.
Лэрри Берч и Ханна Рауэн посмотрели на нее, потом друг на друга и одновременно расхохотались. Закрыв рукой глаза и опустив голову, Эмили тоже рассмеялась; в отличие от Люси она не сдерживала смех.
— Ну хорошо, я могу сказать о ней одно, — сказала Ханна Рауэн, глядя на Лэрри Берча, — по крайней мере, она очень быстро открывает двери и очень заботится о своей выпечке... До свидания, девочка.
— До свидания, миссис Рауэн.
— И тебе до свидания. — Ханна кивнула Люси, которая сидела возле раковины, и добавила: — Не оставляй ни одного глазка в картофелинах, или они будут подмаргивать тебе со сковородки.
Люси засмеялась, откинув голову.
Женщина вышла во двор, говоря через плечо:
— И вы сказали, что Кон сейчас работает там внизу, а что он там делает? Эти поля полны валунов и заросли папоротником.
Закрывшаяся дверь заглушила их голоса, а Эмили, повернувшись к Люси, воскликнула:
— Ты еще не закончила с овощами?
— Я уже заканчиваю, Эмили.
Девушка хотела сказать: «Пошевеливайся», но сдержалась и посмотрела на сестру, отмечая светлые волосы, перехваченные выцветшей лентой, узкие плечи и худое тело. Сама она тоже была худой, но худоба Люси была другой. Люси была болезненно худой. А ведь только сегодня утром она говорила себе, что Люси начала поправляться. Ее лицо казалось круглее. Неужели у нее эта болезнь? Ведь люди мрут от нее как мухи. Но больные кашляют кровью. У Люси, к счастью, такого не было. Эна Блейк с их улицы умерла, когда ей было семнадцать, а Джон Перли, живший за углом, умер, только начав работать. Но они оба кашляли кровью, она видела это. Их мама всегда говорила, что кашель Люси не постоянный и вызван нервозностью и малокровием.
Эмили медленно подошла к сестре и, обняв ее рукой за плечи, наклонилась к ней и спросила:
— Ты в порядке?
— О да, о да, Эмили. Сейчас я чувствую себя хорошо и больше нет усталости. А ты как?
— А я всегда чувствую себя хорошо.
Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.
Девушка и представить себе не могла, что с ней будет, если с Люси что-нибудь случится. Люси была не просто сестрой, она была для нее... ну, как ребенок. Эмили заботилась о ней с тех пор, как та была еще младенцем.
Вернувшись к столу, чтобы приготовить пудинг, она начала молиться, произнося молитвы, которые слышала от методистов в комнате миссис Мак-Гиллби, поскольку они казались ей более убедительными, более приближенными к Богу, чем те, которые она выучила в школе.
Было уже восемь часов вечера; Эмили вымыла кухню и накрывала стол для завтрака на следующее утро. Девушка поставила только два прибора. Они предназначались для хозяина и Кона, как она привыкла его называть. Эбби Ридинг не питался вместе с семьей; он даже не приходил к двери, чтобы забрать свою еду. Ей приходилось относить ему пищу в его жилище над конюшнями. Она и Люси завтракали после всех. В обеденное время и к ужину она накрывала стол для хозяина и Кона в столовой.
Закончив, девушка взглянула на Люси, та сидела у огня и дремала.
— Иди наверх и ляг в постель; я скоро приду.
— Я не хочу подниматься наверх одна, Эмили.
— Ты чего-то боишься?
— Нет, не боюсь, но идти слишком далеко.
— Ну не глупи. — Она подошла к младшей сестре, помогла ей подняться со стула и попросила: — Давай иди; ты уснешь, прежде чем твоя голова коснется подушки.
Когда Люси выходила из кухни, вошел Лэрри Берч и сказал:
— Спокойной ночи, Люси.
И та ответила:
— Спокойной ночи, сэр.
В это время Эмили высыпала ведро угля в очаг и не прекратила работу. Потом взяла большой чайник и выплеснула его содержимое на угли, затем отступила и закашлялась, когда от темной массы с шипением поднялся пар.
Она уже мыла руки, когда он заговорил:
— Подойдите сюда и присядьте, Эмили, я хочу с вами поговорить.
Девушка быстро оглянулась, схватила полотенце, висевшее над раковиной, послушно подошла к столу и села, вспомнив на мгновение кухню в Пайлот-Плейс и Сепа, сидящего за столом. Но мистер Берч совершенно не был похож на Сепа. Новый хозяин был намного интереснее, выше и не такой коренастый, к тому же он держался очень прямо. Она иногда думала, что его спина кажется слишком прямой, а его шея, казалось, вытягивается из воротника. Однако сейчас, когда Эмили смотрела на него, мистер Берч напомнил ей Сепа: плечи его были опущены, голова слегка наклонена так, что его подбородок почти касался груди. Он выглядел усталым, вернее, был таким же усталым, как она.
Не поднимая глаз, Берч сказал:
