Жаклин Брискин - Обитель любви
— Спасибо, мадемуазель, — отозвалась Амелия. — Я буду готова через минуту.
«Они не папины дочери, — думала она. — Нет! Никогда! И вопрос на этом закрыт. Спрашивать означает изменить папе. Вопрос закрыт».
Она посмотрелась в зеркало. Поправить прическу? Она взяла гребень. Его черепаховая рукоятка была инкрустирована серебряными розочками. Она положила гребень и отошла к другому зеркалу, потом снова вернулась к туалетному столику. Взяла в руки гребень, но выронила его. Поднять? Зачем? Она опустилась на пуфик, закрыв лицо ледяными руками.
Перед ней возник Бад. Она уже давным-давно перестала обращать внимание на то, что, работая, он засучивал рукава рубашки, на его яркие клетчатые жилетки. Бад — это был Бад. Полоска светлых волос у него на груди спускалась вниз, к крепкому животу, у него была шишка на носу, которую она, бывало, теребила пальцем. У него были очень ровные зубы, если не считать переднего левого, росшего чуть криво, что придавало его улыбке привлекательность и легкость. Ему хочется побеждать в каждом споре, в каждой игре, и обычно он побеждает, относясь к этому с юмором и почти равнодушно. Он привлекателен физически. Даже его пот сильно пахнет и соленый на вкус. А когда его семя, похожее на тягучий яичный белок, выливалось ей в рот, дрожь пробегала по всему телу, а он кричал: «Милая, милая, милая!» А потом он спрашивал:
— Где ты научилась этому?
И она отвечала:
— В Паловерде научишься всему.
И они улыбались друг другу.
«Испытываю ли я к нему что-нибудь? Люблю ли? Если я не способна решить, стоит ли причесываться, как мне разобраться своих чувствах? Впрочем, какая разница? Все было решено в кебе, когда он поцеловал мое истекающее кровью, испуганное сердце. Если я откажусь от данного слова, то изменю себе. Совсем как те девочки, которые утверждают, что они папины дочки. Я буду не той, за кого стану себя выдавать».
Она взяла со столика гребень и быстро зачесала волосы назад. Стянув их новой лентой, она сильно прикусила щеку, чтобы стряхнуть головокружение.
Мадемуазель Кеслер ждала на лестнице.
5Гувернантка села в самом дальнем конце гостиной, она не вышивала, а только делала вид. Иголка порхала над пяльцами, Мэйхью Коппард непринужденно облокотился о камин. Амелия стояла у золоченого стула и смотрела на мать.
— Дорогая, — начала мадам Дин, — пойми, мне было нелегко принять решение. Возможно, теперь мы даже проиграем из-за этого дело. Возможно, твое присутствие было в высшей степени полезно, а без него... — Она сделала паузу, посмотрев на дочь. — Ты поедешь с мадемуазель Кеслер к дяде Раулю и тете Терезе.
Это был хитрый расчет. Она знала, что Амелия нежно любит своего вдового дядю и его сестру, веселую старую деву, живших в захудалом поместье в Нормандии и на рю Сент-Оноре в Париже.
— Ты забываешь, мама, — с натянутой улыбкой проговорила Амелия, — что скоро ты станешь belle mere[17].
— Мистер Ван Влит не имеет никакого отношения к моему решению.
— Почему, мама?
Мадам Дин обратила беспомощный взгляд своих больших карих глаз на адвоката.
— Дитя мое, — заговорил Мэйхью Коппард таким голосом, словно собирался сообщить клиенту о вынесении ему смертного приговора. — Милое мое дитя, боюсь, отныне с каждым днем судебное разбирательство будет более резким. Скоро прозвучит свидетельство, от которого твоя мама хотела бы тебя уберечь. И она права.
Амелия инстинктивно ухватилась за тонкую перемычку на спинке золоченого стула.
— Поверь мне: поездка во Францию — лучший выход.
— Я... Мистер Коппард... Какое свидетельство?
— Мы с твоей мамой не хотели бы огорчать тебя неприятными известиями.
— Они не могут оказаться его дочерьми! — звонким красивым голосом с отчаянием воскликнула она.
Мадам Дин поморщилась, а пяльцы с вышивкой выпали из пухлых рук мадемуазель Кеслер.
— Он сам признался в этом своей жене, — проговорил Мэйхью Коппард.
Амелия повернулась к матери. После некоторого колебания мадам Дин утвердительно кивнула.
Глаза Амелии широко раскрылись.
— Нет! — сказала она. — Это неправда! Не может быть!
— В свидетельствах о рождении не указано, что он отец, но это правда, — продолжал Мэйхью Коппард.
— Просто им заплатило правление железной дороги! Мистер Коппард, все говорят, что им заплатила компания!
— Если бы так, милое мое дитя...
Амелия крепче сжала спинку стула. С сухим коротким треском она сломалась. Амелия раскрыла ладонь и посмотрела на резной кусочек дерева.
— Мама, прости, пожалуйста...
— Ничего, можно будет починить. Дорогая, тебе очень больно?
— Поэтому ты не хотела быть сегодня в суде?
Лицо мадам Дин приняло жесткое выражение.
— Твой отец был любовником этой женщины многие годы. Да, я не хотела быть сегодня в суде именно поэтому. Я не хочу, чтобы эта грубая невежда ухмылялась мне. Тебе нравится смотреть на ее толстых жеманных дочерей? Это сестры, которых он подарил тебе! — Для мадам Дин это тоже была тяжелая минута, поэтому она позволила себе язвительность. — Он очень любил их. Навещал всякий раз, когда был в Сан-Франциско. Уделял им много времени. Сажал на колени и рассказывал им те же сказки, что и тебе. Он покупал им такие же подарки. Он играл с ними, целовал их на ночь. Они были частью его жизни! Его любимыми детьми!
— Нет! — прошептала Амелия.
— Все это он держал в тайне от тебя. Ты никогда не догадывалась об их существовании. Теперь ты понимаешь, что еще недостаточно знаешь мужчин для того, чтобы принимать самостоятельные решения?
Амелия вертела в руках обломок спинки стула, словно не понимала, что это такое. К ней подошла дородная мадемуазель Кеслер в платье ржаво-черного цвета и отобрала деревяшку.
— Все хорошо, все хорошо, — сказала гувернантка и повернулась к мадам Дин. — Как же вы так неосторожно?
— А вы обманули мое доверие, — по-французски ответила мадам Дин. — Вы упустили из виду мою дочь. Доставите ее к барону Ламбалю и с той минуты можете считать, что вы больше у нас не служите.
— Мама, прошу тебя! Мадемуазель Кеслер ни в чем не виновата.
— Как же я могу держать гувернантку, которая не присматривает за тобой как следует, дорогая?
— Я буду ее во всем слушаться.
— В таком случае она может остаться, — сказала мадам Дин.
— Спасибо. — Амелия судорожно сглотнула.
Мадам Дин вздохнула.
— Будет лучше, если ты уедешь завтра утренним поездом.
— Бад...
— Мистер Коппард все объяснит мистеру Ван Влиту. После того, как ты уедешь.
Амелия отрицательно покачала головой.
