Камиль Лемонье - Самец
Она побежала к Куньоли. Он бродил по лесу, сторожил, поджидал ее, надеясь, что она все-таки придет. Исхудавший, истомленный, с диким взором, он носил в своих чертах страдание томительного ожидания.
— Ты, видишь, я иду! — кричала она ему издали.
И все ее существо расширялось от истинной радости обрести его снова.
Она нашла в нем новую красоту. Это отсутствие изменило его, внеся что-то новое. И она любовалась им, охваченная прежней любовью. А он плакал. Крупные капли горячих слез стекали по его смуглым щекам и орошали руки Жермены.
— Не нужно часто повторять это…
И он прибавил, что был очень несчастлив. У него возникали странные мысли. Он хотел было идти во двор фермы и там покончить с собой. Она пожала плечами.
— Совсем рехнулся. Это потому, что я там! Эх ты!
Он ответил:
— Ах, да. Ты права. Ты ведь там.
Она призналась ему, что разлука была вначале для нее коротким отдыхом после восхождения на крутизну, но потом ощутила в себе словно пустоту, как будто ей вырвали все внутренности. Если бы его не было там, она стала бы разыскивать его повсюду, в самой чаще лесов…
Теперь она знает, что любит его!
Он внимал ей, восхищенный, жадно впивая всем существом ее слова.
За этой встречей последовало несколько чудных дней.
XXII
В одну из пятниц фермер Эйо пришел на ферму Гюлотта.
Он был арендатором фермы в двух милях от последнего и считался большим хитрецом. Это был маленький, коренастый и коротконогий мужчина с лукавыми глазами.
Он слез со своей одноколки, подвел лошадь под ворота и привязал ее за повода к кольцу, ввинченному в стену. Так как шел дождь, то он захватил с собою широкий синий зонт в медной оправе и держал его раскрытым на плече. Его мясистые кирпичного цвета щеки, тщательно выбритые, выделялись на фоне зонтика, и по бокам их спускались прилизанные клочки бакенов. Он вошел на двор, одним взглядом окинул навозные кучи, тележки под навесом, все богатство упорядоченного хозяйства и двинулся к хлеву.
Кайотта — коровница доила коров, сидя на низкой скамеечке, с головой на высоте вымени и тискала пальцами коровьи соски, откуда выливалось прерывистыми струйками прекрасное, густое молоко. Она не услыхала, как он подошел, и сидела согнувшись, упираясь голыми до колен красными ногами в липкую навозную жижу.
Эйо оглядел с порога хлева коров одну за другой, и вдруг его зонт зацепился за притолку у двери. Кайотта обернулась на шум и увидела его.
— Вот тебе на… Господин Эйо, — всполошилась она от неожиданности, опуская свою юбку.
Он дружелюбно кивнул головой и продолжал оглядывать коров. Их костлявые массы вырисовывались огромными очертаниями тени и света в тусклой полутьме хлева. Рога блестели на озаренных светом лбах. Округлые черные спины словно сливались с другими, бурыми и рыжими спинами. И жирные туши, растянувшиеся на мясистых брюхах, валялись на кучах соломы или стояли, выставляя свои розовые отвислые вымени между кривыми ногами. И фермер глядел с видом знатока на толщину сосков, блеск шерсти, на чистоту и ясность дремавших глаз.
— На — вот тебе с твоим возлюбленным на праздник, — сказал он, вынув три су из кармана куртки.
Лицо девушки просияло. Она встала со своей скамеечки и пошла взять деньги. Тогда он попросил ее заставить подняться лежавших коров. Она подходила от одной к другой корове, толкая их своими сабо и окликая их по именам. Она остановилась возле одной черной коровы и потрепав ее по спине, проговорила:
— Вот эту бы я уж непременно взяла, если бы мне случилось покупать.
Эйо увидел, что его разгадали, и, покосившись в сторону коровницы, хитро подмигнул ей, проговорив:
— Я полагаю, ты права.
Он прибавил еще два су к тем, которые ей уже вручил.
— Спасибо вам, господин Эйо, спасибо, — повторила Кайотта, расплываясь в широкую улыбку.
Такая щедрость развязала ей язык, и она начала расхваливать превосходства черной коровы перед другими, пускаясь в обстоятельные подробности. Ей было бы тяжело, по правде сказать, расстаться с этой коровой, но она знала, что животное у господина Эйо «в хороших руках», и поэтому уж не так тяжело будет расставание. Он рассеянно слушал ее, прикидывая заранее в уме цену коровы.
Он вошел в дом и постучал о приступочку концом своего зонта.
— Эй, фермер!
Гюлотт сидел в одной жилетке за письменным покатым, на манер конторки, столом. Внутри же по бокам углубления, где были кучи бумага, находилось пять ящиков для денег. С массивными очками на косу Гюлотт подводил итоги счетам за последний месяц. Вся его фигура терялась в глубине стола. Перед ним лежала раскрытая книга, исчерченная крупным неровным почерком, запачканная кляксами и захватанная грязными пальцами, а рядом с книгой были навалены стопочки монет.
Он закрыл свою конторку и направился к порогу.
— Не господин ли Эйо пожаловал — сказал он. — Несомненно, он. Чего же вы стоите в прихожей?
— Не беспокойтесь, — ответил тот. Я проездом. Дай, думаю, загляну, как поживает фермер. И вот завернул к вам ненароком.
Гюлотт настаивал:
— Вы, наверно, выпьете стакан пива. Закройте-ка зонтик.
— Нет, уж я как-нибудь в другой раз. Ведь я на своей одноколке. Теперь пора и домой. Гюлотт взял из его рук зонтик и поставил его на лестницу, чтобы стекла с него вода, говоря, что неучтиво так скоро уезжать и, раз он уж приехал, то побудет с ним немножко. Эйо уступил.
— Немножко разве, так уж и быть, только ради вас. Не откажусь, пожалуй.
В передней он счистил с ног грязь, обвиняя погоду за то, что приходится марать пол и затем, заметив половик у дверей комнаты, принялся с усердием вытирать свои ноги.
Он вошел, наконец, и при виде Жермены, которая заканчивала уборку комнаты, осклабился улыбкой.
— И подумать, что когда-то я носил ее на руках, господин фермер. А теперь такая большая выросла. Чудеса!
Его восхищенье росло. Он с интересом оглядывал ее со всех сторон.
— А руки-то какие, грудь одна чего стоит, глаза… Прямо настоящее божье созданье, залюбуешься просто. Эх, хе-хе… Наше бы время, да нашу бы молодость.
И прибавил тряхнув головой:
— То ли бы было. Я уж знаю, что бы тогда сделал. Ну, а теперь-то мы, как говорится, старые хрычи. Теперь очередь за нашими сыновьями.
— Ну, не скажите, — промолвил Гюлотт. — Раз у человека есть это… Он показал на сердце.
— Э, да что тут говорить, — закончил Эйо с гримасой.
Он сел, протянув ноги вперед.
Жермена предложила ему на выбор пива, вина, ликеров. Он мотал головой, говоря нет, а под конец согласился остаться позавтракать.
