Лиз Карлайл - Соблазн на всю ночь
— Подождите минуточку, сэр, — прошептала она, чувствуя, как ее захлестывает гнев. — Не надо так торопиться. Можете считать, что я уже пригласила вас к себе домой, но только вы должны помнить, что никто из членов моей семьи ничего не знает о человеке, убитом на Стрэнде.
— Вы снова лжете. — Его тон был холодным и отчужденным. — Вы что-то знаете о Горском. И ради вашей же собственной безопасности вам следует все мне рассказать.
Она нахмурилась и поджала губы, потом быстро повернулась и зашагала к гостиной.
Глава 7
Если нельзя исправить,
То лучше быстрее забыть,
В одну и ту же реку
Не стоит дважды входить.
Особняк на Кавендиш-сквер погрузился в темноту, стоявший напротив него уличный фонарь снова погас. Тристан не торопясь поднялся по хорошо отполированным белым ступенькам и достал из кармана ключ, который так и не был возвращен отцу.
В большом холле с высокими сводчатыми потолками все было тихо. На ярко освещенной мраморной лестнице дрожали темные тени, отбрасываемые настенными канделябрами. Тристан не мог объяснить себе, зачем он сейчас пришел сюда. Он снял пальто, перчатки, положил шляпу и направился к лестнице.
Около кровати отца Тристан обнаружил Пембертона, который, сложив руки на животе и уткнувшись подбородком в скомканный шейный платок, крепко спал в кресле. Дотронувшись до руки дворецкого и убедившись, что тот проснулся, Тристан прижал палец к губам.
Опустившись во все еще теплое кресло, Тристан окинул взглядом хрупкую фигуру отца. Через минуту к нему снова подошел дворецкий и принес на серебряном подносе наполненный коньяком графин и хрустальный бокал из коллекции венецианских бокалов лорда Хокстона. Пембертон расположил все это на столике рядом с кроватью, откланялся и тихо вышел из комнаты, оставив Тристана наедине с отцом.
Тристан взял графин и налил в бокал жидкости цвета темного янтаря. Ему предстояло провести рядом со спящим отцом бесконечно долгую ночь. Одним глотком он выпил все содержимое бокала.
Его взгляд остановился на отце. Ночная рубашка лорда Хокстона была застегнута на все пуговицы до самого горла, его ночной колпак сидел на голове самым наиаккуратнейшим образом. Его узкие руки с длинными тонкими пальцами лежали строго симметрично поверх одеяла. Даже теперь, перед лицом близкой смерти, лорд Хокстон по-прежнему оставался настоящим английским джентльменом.
Тристан поставил бокал на поднос и положил свою руку рядом с рукой отца. Тихо рассмеялся, вдруг поняв, что его собственная рука являлась точной копией руки лорда Хокстона.
Взгляд Тристана скользнул выше — из-под колпака отца выбивалась прядь волос, которые когда-то были песочного цвета, а теперь стали совсем белыми. Его нос, резко очерченный, с горбинкой и с тонкими, изящно вырезанными ноздрями, заострился еще сильнее.
Многие так и не хотели поверить в то, что Тристан приходился лорду Хокстону сыном.
Родственники отца отвергали его по той причине, что в его венах текла позорящая их род кровь его матери. Они не хотели терпеть рядом с собой бастарда. Тристан часто задавал себе один и тот же вопрос: «Как мать смогла вытерпеть все это?»
Но она ведь, собственно говоря, так и не смогла перенести это отношение родни лорда Хокстона. Она сбежала из Англии, когда ему, Тристану, было пять лет, и через год после этого умерла. Его мать — он часто вспоминал ее такой, — бывало, сидела в спальне с бескровным лицом, пытаясь сдержать рыдания. Одной рукой она гладила его руку, другой вытирала платком свои заплаканные глаза.
Когда она уезжала, речи о том, чтобы отпустить с ней Тристана, даже не было. Наследник целого маленького королевства не мог воспитываться где-то за границей.
Неожиданно отец зашевелился в постели, и Тристан вернулся к действительности. Глаза лорда Хокстона распахнулись, тяжелые набрякшие веки приподнялись, его взгляд устремился на сына.
— Тристан, — пробормотал он, приподнимая голову. — Ты пришел домой.
Дом отца никогда не был ему домом, подумал Тристан, но возражать не стал.
— Разумеется, сэр, — согласился Тристан, накрыв ладонью руку лорда Хокстона, который вдруг начал нервно теребить край одеяла. — Спите. Вам необходимо к утру набраться сил. Кто-то же должен управлять страной.
На лице отца появилась грустная и слегка ироничная улыбка.
— Боюсь, мне придется передать ту часть, которой я управлял, в чьи-то еще руки, — сказал он. — У тебя есть для меня какая-нибудь информация? Что-нибудь по делу Горского?
Тристан похлопал отца по руке.
— Нет, сэр, мне почти ничего не удалось узнать, — ответил он. — И, думаю, это подождет.
Отец кивнул, кисточка его колпака скользнула по подушке. Потом он закрыл глаза, и Тристан снова остался наедине со своими мыслями. Он налил себе еще коньяка, на этот раз почти до самых краев бокала, и залпом выпил его. Откинулся на спинку кресла и стал крутить в руках длинную тонкую ножку бокала.
Он сегодня свалял дурака с леди Федрой. Хуже того, он разозлил ее. Нет, конечно, не стоило жалеть о том, что он расспрашивал ее о Горском и о лорде Нэше. Во всей этой истории крылось нечто странное и подозрительное, и он обязательно доберется до самой сути. А вот целовать ее, да еще так, как будто она была легкодоступной женщиной, конечно, не нужно было. Он вдруг как-то забыл, что имеет дело с молодой леди, к тому же девственницей. Но с ним что-то вдруг случилось, он словно помешался. И в этом заключался некий парадокс.
Через день или два ему снова придется увидеться с ней. На этот раз он, прибегнув к логике, попытается убедить ее в том, что ей просто необходимо рассказать ему правду. Тогда в саду он видел по ее глазам, что она чувствует потребность рассказать ему что-то. Она хотела сбросить со своих плеч это бремя ответственности. Хотела облегчить душу. Но потом в саду появилась миссис Армстронг с компанией, и момент был упущен.
Тристан снова выпил коньяка. Почему-то сейчас он не чувствовал вкуса этого напитка. Но его губы все еще ощущали прикосновения губ леди Федры, их вкус, тепло. Стоило ему только закрыть глаза, как он снова слышан музыку, ему начинало казаться, что леди Федра с ним здесь, рядом, что она прижимается к нему своим телом.
Господи, как же все это странно…
Возможно, он просто уже слишком много выпил.
Во сне отец дышал с трудом и как-то прерывисто. Тристан наклонился над ним, и его снова накрыла волна отчаяния. Через несколько недель или, может быть, даже дней великий лорд Хокстон отойдет в небытие, просто исчезнет с лица земли. И та преграда, что всегда стояла между ними, уже никогда не будет разрушена. Слова, которые они могли бы сказать друг другу, тоже никогда не будут сказаны. И это ощущение бессилия и невозможности исправить положение заставляло его испытывать горечь и разочарование.
