Уильям Локк - Сумерки жизни
Рейн довольно весело рассказал о своих приключениях в Шамони, вызвав даже на разговор мисс Бунтер, которая сидела рядом с Фелицией, бледная и подавленная; она сообщила о своем весьма давнем посещении Ледяного Моря. Настроение у него, однако, было скверное. Если он обращался с каким-нибудь мимолетным замечанием к Екатерине, она отвечала вынужденной улыбкой, которая действовала на него, как удар кинжала. Он мог видеть по ужасу, которым полны ее глаза, что это не простая внезапная слабость. Он заметил, что после попытки поднять свой стакан вина, который он случайно слишком наполнил, рука ее так задрожала, что она отказалась привести свою попытку в исполнение. Он молча отлил немного вина в свой свободный стакан и обменялся с ней стаканами. Она поблагодарила его наклонением головы и несколько лихорадочно выпила вино.
— Мой американский приятель, кажется, сам себя занимает, — сказал Рейн Фелиции, когда послышался несколько резкий, бойкий голос Гокмастера, излагавшего окружающим свою немудреную парадоксальную философию жизни.
Фелиция наклонилась вперед, чтобы разглядеть его через длинный стол.
— Вы должны познакомить меня с ним, — заметила она.
— С удовольствием. Он позабавит вас. Он славный парень.
Они прекратили на минуту свой разговор, чтобы послушать его. Рейн увидел, что Гокмастер наклонился и обращал свою речь к вновь прибывшему, очевидно — соотечественнику.
— Нет. Я не женат. Но я люблю женское общество. Долгое время обходиться без него это все равно, что умывать руки без мыла.
Раздался общий смех на его замечание, который еще усилился при его попытке передать его смысл по-французски госпоже Бокар.
Фелиция посмотрела на Рейна и также рассмеялась. Затем, поймавши случайно взгляд Екатерины, она любезно прибавила, обращаясь к ней:
— Мистер Четвинд сделал для нас ценное приобретение, не так ли?
Екатерина заставила себя улыбнуться и выдавила из себя едва слышное «да». Затем ее ресницы закрылись и в течение нескольких секунд дрожали словно в нервном припадке. Этот признак волнения не мог скрыться от внимания Фелиции. Она поняла, что что-то случилось. Подозрение, что случилось нечто трагическое между мужчиной, которого она любила, и женщиной, которую ненавидела, мелькнуло в тайниках ее души. Смех замер на ее устах, когда она пристальнее посмотрела на Екатерину. Она перевела свой взор на Рейна и увидела, что он сам в течение минуты не сводил с Екатерины своих глаз с неописуемым выражением боли и тоски. Впервые она собственными глазами видела, как он ее любит. Мучительное чувство сжало ее сердце. Она, однако, постаралась подавить его. Вновь ей на память пришли намеки и сплетни фрау Шульц, и она невольно привела их в связь с настоящим положением. Впечатление, оставшееся у нее от трагедии, пережитой бедной маленькой женщиной, сидевшей рядом с нею, еще не изгладилось. Оно содействовало возникновению предположения о другой трагедии в жизни этих двух людей. Усилие, сделанное ею над собою, еще повысило ее возбуждение и создало почву для известной нервной чувствительности. Что-то случилось… что-то роковое или трагическое. Чувство, близкое к благоговению, охватило ее молодую душу и вытеснило ее собственные, менее сложные девические переживания. Она хранила молчание, как Рейн и Екатерина. Это натянутое состояние становилось мучительным; казалось, что обеду не будет конца. Голос Гокмастера, раздававшийся вдали, начал раздражать ее.
Наконец, обед кончился. Началось обычное передвигание стульев и шуршание юбками, когда гости поднялись. Словно по уговору, Рейн и Екатерина отошли немного в сторону.
— Екатерина!
Она приложила одну руку к груди, а другой оперлась на спинку стула.
— Я себя чувствую очень плохо, — сказала она глухим голосом. — Не сочтите меня бессердечной… я не в состоянии принять вас сегодня вечером. Завтра утром. Я тогда буду чувствовать себя лучше. Вы видели, я сама не своя… этот последний час был для меня сплошной мукой… простите меня… прощайте.
— Не забудьте, дорогая, что я вас люблю… пусть это придаст вам силы, — напомнил Рейн.
Она невольно застонала, не будучи в силах переносить испытываемых ею мук.
— Ах, не забывать!
Она быстро повернула и пошла вслед за расходившимися постояльцами. Рейн стоял ошеломленный, следя со сдвинутыми бровями за ее удаляющейся фигурой. Гокмастер остановился у дверей, еще с салфеткой на руке, в нескольких ярдах от группы мужчин, которые остались покурить. Он раскрыл для нее несколько шире дверь. Но она прошла мимо, как автомат, не оглядываясь ни вправо, ни влево.
Американец закрыл дверь и подошел к Рейну.
— Скажите, Четвинд, здесь можно достать крепкого ликера?
— Гарсон будет тут через минуту к вашим услугам, — ответил Рейн. — Как вы находите обед?
— Первоклассный. Самый оживленный обед с тех пор, как я обедал на горевшем пароходе, направлявшемся из Нью-Йорка на Кубу. Рассказывал я вам эту историю? Исчадие ада! Горячее было время! Возьмите сигару.
— Нет, благодарю, — отозвался Рейн. — Я пойду за своей трубкой; когда вернусь, вы мне расскажете.
Сильно встревоженный мыслью о Екатерине, он не был расположен слушать рассказы Гокмастера и с жаром ухватился за подвернувшийся предлог на время отделаться от него. Он вышел на балкон с намерением через него пробраться в гостиную, где надеялся найти Фелицию. Ему пришла в голову мысль, которую ему очень хотелось привести в исполнение. Миновав двух или трех дам, он заметил Фелицию одну, сидевшую в темноте в самом отдаленном углу балкона.
— Фелиция, — обратился он к ней, впервые назвав ее по имени, — вы милая добрая девушка… Вы поможете мне, если сумеете. Екатерина во время моего отсутствия болела?
Прямой, откровенный призыв к ней тронул молодую девушку до глубины души. Это как будто значительно подняло ее в собственных глазах после того жгучего чувства стыда, какое она пережила. Сильный чуткий инстинкт Рейна сквозь внешние преграды проник в самые сокровенные тайники сердца девушки. Она с готовностью ответила на его вопрос.
— Нет. Все время у нее был совсем обычный вид. Я только думаю, что последние несколько дней у нее было более грустное выражение лица.
— У нее не было болезненного вида… как сегодня за обедом?
— Нет. Это произошло внезапно.
А затем со странным, совершенно новым, почти сладостным чувством сознания, что этот сильный мужчина беспомощно цепляется за нее, ища утешения, она робко прибавила:
— Вы не должны так страдать. Она, вероятно, страстно жаждала вашего возвращения… потому что она вас любит… и этот вечер… Она, знаете ли, очень слабая. Иногда, когда я бывала у нее, она казалась такой хрупкой… завтра ей будет лучше… и вы будете счастливы.
