Дженнифер Блейк - Стрела в сердце
— Это имеет хоть какое отношение к Теренсу? — попробовал задать вопрос Рован.
— Я думала, что вы должны это знать. Вы когда-нибудь дрались на дуэли до смерти?
— Только до первой крови. Мое понятие о чести не признавало смерть человека на дуэли.
— А разве приходится выбирать? Чтобы выбрать — ранить человека или убить его, нужна меткость и высокое мастерство. А также мужество рисковать своей жизнью — принять смерть от руки другого человека. И выдержка — драться ради защиты чести, а не ради мести.
— Для меня — да.
Она подумала о Теренсе, лежащем на мокрой от росы траве с пробитым пулей лбом. Кто-то сделал другой выбор. Нет. Она не будет об этом думать. Это ничего не изменит. Она сказала Рова-ну правду, что виновата в его смерти. Если бы не она, он никогда бы не приехал в Аркадию и не был бы убит. Она признала свою вину больше года назад, и не отрицает ее сейчас.
Ночь была не холодной, но она замерзла. Это шло изнутри, подумала она. Тихонько пошевелилась, натягивая одеяло до шеи. Волосы натянулись. Рован забыл, что ее прядь была намотана у него на палец. Она не хотела напоминать ему об этом и легла в прежнее положение. Шло время. В лесу послышалось печальное кукование совы, где-то в доме заскрипела половица, а со стороны комнаты Жиля послышался скрип, а затем какое-то щелканье. Рован вдруг оказался рядом с ней.
— Лежите тихо и позвольте мне делать так, — прошептал он ей на ухо, — а если хотите помочь, можете стонать.
До нее дошел смысл его слов, когда он снова пошевелился, а его темная рука легла на белоснежную сорочку и нежно, но властно взяла ее грудь, а рот дотронулся до ее губ.
Жиль! Он приоткрыл свою дверь и в темноте шпионил за ними. Злость охватила ее, и она потянулась к Ровану, скользнув рукой по плечу, по повязке, обвила рукой шею.
Она почувствовала его удивление и даже обрадовалась, что смогла поколебать его самоуверенность хотя бы на некоторое время. И мгновение спустя он так целовал ее, что она поняла — до сих пор его поцелуи носили отпечаток вежливости, и только. Властно, настойчиво, соблазнительно его губы впились в ее, язык дерзко и самоуверенно касался нежной поверхности губ Кэтрин, как бы пробуя их и соблазняя. Он исследовал влажные нежные участки рта, потом окунулся глубже, побуждая к дальнейшему. Когда он попробовал нерешительный, возбужденный кончик ее языка и вовлек его в дуэль, то, без сомнения, можно было назвать победителя. Его язык скользил по гладкой, жемчужной поверхности ее зубов и пил нектар ее нежности, которую она бессознательно ему отдавала. Грудь под его рукой незаметно сделалась твердой, большой палец поглаживал маленький сосок, пока не почувствовал его жесткость под скрывавшим тело батистом. Его нога оказалась у нее между коленями.
Медленное, какое-то обманчивое ожидание росло внутри Кэтрин. Оно набирало силу, тело отяжелело, и она почувствовала, как желание закипает в ней, разливается по венам, распространяется, словно летняя жара, от которой загорается все тело. Тайная радость затрепетала в ней, и она крепче прижалась к человеку, держащему ее в объятиях так крепко, что стон вырвался у нее из горла.
Затем последовал щелчок замка. Рован остановился и поднял голову. На секунду Кэтрин почувствовала на бедре тяжесть меча, лежавшего между ними. Затем он исчез. Нет, это не сабля, а что-то твердое, но теплое и более эластичное. Она отпрянула от него, резко отодвинувшись на самый край кровати.
— Убирайтесь! — закричала она громким шепотом. — Вон из моей постели!
В его молчании не было удивления, только размышление. Он мягко сказал:
— А что, если он вернется?
— Пускай. Я хочу, чтобы вы ушли.
— Хорошо, пусть будет так.
Кэтрин чувствовала в его голосе напряжение. Но в нем не было ни оправдания, ни извинения, ни просьбы. Несмотря на шок из-за случившегося, Кэтрин признала, что в нем были такие запасы нежности и страсти, которые он в себе хранил и контролировал. Но она никогда о них не узнает.
Он быстро, рывком, поднялся. Из окна лился слабый свет, и можно было различить тело Рована, его широкие плечи, тонкую талию, четкую линию бедер. Он направился в смежную комнату.
Он уходил. После всего, что было, она не хотела, не могла вынести спокойного, полного достоинства ухода, громче всяких слов говорящего, что он не вернется.
Они только что так далеко зашли, и теперь было бы глупо отступать из-за чего-то, что в конце концов так мало значило.
— Подождите, — мягко, почти беззвучно попросила она. Но он услышал. Остановился, обернулся.
— Вернитесь. — Это были, наверное, самые трудные слова, которые она когда-либо произносила.
— Вы уверены? — В его словах прозвучала решимость.
— Нет, — с трудом, но честно ответила она.
— Хорошо, — в голосе можно было даже уловить улыбку. — Я тоже.
Он вернулся, скользнул под одеяло, но остался на своей половине кровати. Кэтрин лежала, вглядываясь в темноту и стараясь ни о чем не думать. Ее колотило. Она только сейчас поняла, как замерзла, легла на спину, натянула до подбородка одеяло и подоткнула его под плечи.
Ее рука задела холодный металл ножен меча. Она ее испуганно отдернула и вдруг почувствовала тепло. Оно исходило от Рована де Блана, как от солнца, сильным жаром которого он хотел окутать ее. Она покрылась гусиной кожей, в ушах застучало. Кэтрин повернулась к человеку, лежащему рядом. Медленно потянулась пальчиками через меч, пытаясь узнать источник тепла. Но в то же время боясь придвинуться слишком близко и дотронуться до него, тем более, что кровать прогнулась в его сторону. Пытаясь сохранить приличный баланс, она заснула.
Рован проснулся, как обычно, с ясным сознанием происходящего. Он не шевельнулся. Кэтрин лежала, тесно прижавшись спиной к его груди. Бедра ее вдавились в живот, а ноги переплелись с его ногами. Дышала она легко, ритмично поднимая и опуская грудь. Ее нежность и свежесть ударили ему в голову и подняли новую волну мучительного желания. Ведь она была тут, у него в руках. Желание сжать ее, такую нежную, невинную, в объятиях было так сильно, что потемнело в глазах. Как просто и хорошо было бы забыть о всех обетах и обязанностях и…
Нет. Об этом запрещено думать.
Он также чувствовал, что под ними лежал меч. Рукоятка впилась ему под мышку, а острие ножен находилось под коленом. Каким чудным препятствием оказался меч!
Как он подвинулся ночью, или это она? Он, кажется, вспомнил, почти уже во сне, тот миг, когда она оказалась рядом. Он, должно быть, тогда проснулся. В конце концов, у него все-таки присутствовало сознание, чтобы не взять ее за талию и не придвинуть к себе.
Или это он? Он, кажется, припоминал нежные упругие изгибы ее фигуры, прикрытой батистом ночной сорочки. Слава богу, она не проснулась. А после он мало что мог вспомнить. Они оба крепко спали. Правда, перед этим она была какой-то беспокойной, тяжело вздыхала, ворочалась. А он прислушивался к каждому ее вздоху, каждому шелесту одеяла и боялся подумать о том, что ей неудобно лежать в таком положении. А может, и нет, раз смогла найти мир и покой в его объятиях. А может ли ее беспокойство рассказать о ее жизни? Связано ли это как-то со смертью Теренса? Он обязательно должен подумать об этом, когда сознание будет ясным.
