Джулия Грайс - Свет твоих глаз
– Я стараюсь приберечь свои запасы до момента, когда они действительно станут необходимыми, а он не за горами. Мы ведь не в Сент-Луисе и не в Нью-Орлеане, где можно забежать в любую лавку и купить все, что нужно. Мы предоставлены сами себе.
– О… – Только сейчас Эмери осознала, насколько они изолированы от всего мира. И если с ними что-то произойдет, они должны будут обходиться тем, что есть под рукой.
Прошло несколько дней с тех пор, как они миновали форт Ларами. Дорога вдоль реки оборвалась, и им пришлось углубиться в горный массив, угрюмый и мрачный. Его название – Черные Холмы – вполне соответствовало ему.
Они видели ручьи, перегороженные бобровыми плотинами, оленьи тропы, сброшенные рога. Видели они и волчьи следы, слышали по ночам леденящий душу вой. Индейцы, если верить Мэйсу, считали эти горы священными, но Эмери они казались унылыми, внушающими страх.
Сейчас она быстро шла мимо остановившихся повозок, не обращая внимания на горы, на окружающий пейзаж: голые вершины и сосны. Только бы Тимми стало лучше!
Проходя мимо повозки Вандербушей, она увидела спящих в тени Труди и Кэтти.
За последние дни из чувств, что питала Эмери к Труди, осталась только злость. Она слышала, как Марта Ригни рассказывала о том, что едва не случилось с Труди в форте Ларами, но Эмери не считала то, что могло произойти, катастрофой. Труди сама искала встреч с этими мужчинами, как и встреч с Мэйсом.
Она бросила презрительный взгляд на спящую Труди. Девушка лежала, задрав юбку выше колен. Грудь ее благодаря тесноватому лифу казалась еще пышнее. Даже во сне Труди выглядела распутной.
– Эмеральда. – Бен Колт подошел к ней с ведром воды, набранной из протекавшего мимо ручья. – Как Тимми?
– К сожалению, ему не лучше.
Она подождала, пока он донес воду до своей повозки, и они вместе направились к повозке Уайлсов.
– Неужели ничего нельзя сделать? – спросила Эмери. – Нет сил смотреть на его страдания.
– Ничего, – хрипло ответил Бен, – за исключением ампутации.
– О! – Эмеральда отпрянула от него. – Вы считаете, что все идет к этому?
– Да.
– Но вы знаете, что Маргарет на это не пойдет. Она против, и Оррин тоже.
– Маргарет согласится, – уверенно сказал он, – но будет уже поздно. – Рот Бена скривился в горькой усмешке. – Тогда она приставит к моей голове ружье и прикажет мне оперировать.
– Но… Ведь должен же быть другой выход!
– Какой? Молитва? – Эмеральда испугалась, взглянув на перекошенное лицо Бена. – Большинство врачей постоянно прибегают к этому способу, и я не исключение. Мне известно, что доктор Персон в форте Ларами часто делает ампутацию. Этот метод считается самым радикальным. Но каким остается человек? Каким?
– Если врачевание так… так раздражает вас, зачем вы стали врачом? – спросила она наконец.
Он довольно долго молчал.
– Мечты, – пожал плечами Бен. – Мне было четырнадцать лет, когда моего отца атаковал бык и он умер. Мать считала, что, будь рядом врач, он остался бы жить. Я… я тоже хотел в это верить. Когда я вырос, то стал ассистентом врача, даже какое-то время учился в Женевском медицинском коллеже, затем вернулся в Батавию и занялся практикой.
– И сколько вы практиковали? – спросила она.
– Восемь лет. Затем я женился, и моя жена не… – Он вдруг замолчал.
– Простите, – прошептала Эмери.
Но он продолжал, будто и не слышал ее, тихо и монотонно:
– Агнесса не хотела, чтобы я практиковал. Она говорила, что неудачи слишком глубоко потрясают меня, разрушают мой организм, как злокачественная опухоль. В конце концов она настояла на отъезде. У нее были родственники в Нью-Орлеане, в зеленом районе. Она хотела пожить в городе, да и для меня там открывалось больше возможностей. И вот мы решились, но… – он проглотил комок в горле, – вместо счастья мы столкнулись с желтой лихорадкой. В тот год многие в городе болели ею, люди умирали сотнями, умерли и Агнесса с дочкой.
Несколько шагов они прошли в молчании.
– Простите, – снова проговорила Эмери.
– Не тратьте на меня жалость, Эмеральда Реган, я не нуждаюсь в слезливых сантиментах, ни в ваших, ни в чьих-либо еще. Впрочем, довольно об этом. Разговор кажется мне бессмысленным. Я должен осмотреть мальчика.
Эмеральда пошла за ним, досадуя на его грубость. Что-то в его рассказе оставалось непонятным. О каких своих делах мог всю оставшуюся жизнь сожалеть Бен Колт? Странный все же он человек, слоистый – слой горечи, слой сердечности, слой мрачности…
После того как Бен ушел к себе, осмотрев мальчика и ничего не сказав, в лагерь пришли индейцы. Эмеральда склонилась возле костра над миской с тестом, готовясь печь бисквиты, Эдгар крутился у ее ног.
Вдруг из-за повозки появилась Маргарет, сжимая руками живот:
– Эм, в лагере индейцы!
– Что? – Эмери удивленно посмотрела на нее снизу вверх. Она уже видела индейцев у форта, и они показались ей довольно мирными, их интересовала только торговля.
Сейчас в лагере было всего тринадцать мужчин, раньше, с Чарлзом, – четырнадцать, и на поддержку белых мужчин из форта они рассчитывать уже не могли.
– Я уверена, что все обойдется, – как можно беззаботнее произнесла Эмеральда, стараясь унять вдруг бешено заколотившееся сердце. – Мэйс вчера говорил, что в лагерь могут прийти индейцы. Мы должны проявить спокойствие и дружелюбие.
– Но они настоящие разбойники, – продолжала, облизнув пересохшие губы, Маргарет. – Они захватывают людей в плен. Это все знают. Помнишь, как в 1836-м камачи похитили девочку из Техаса? Кто знает, что у них на уме?
– Наверное, они хотят попробовать наши бисквиты, – попыталась отшутиться Эмери.
Она выпрямилась и принялась смывать с рук муку, затем, пригладив волосы, обошла повозку.
За повозкой стояли шесть индейцев, двое сидели верхом на лошадях, остальные четверо уже спешились и беседовали с Мэйсом Бриджменом и Зиком Йорком. Эмигранты обступили их. Подойдя поближе, Эмери увидела, что лошади у них экипированы по-другому: вместо уздечки через нижнюю челюсть лошади была пропущена длинная витая полоска сыромятной кожи. Вместо седел спины коней были накрыты широкими кожаными пластинами или красиво украшенными одеялами. Через спины лошадей были перекинуты дорожные сумки, набитые каким-то товаром. Гости были одеты в кожу. Кожаные рубахи украшали вышивка, конский волос, когти животных, сверху были накинуты искусно расшитые накидки из бизоньих шкур. У всех были при себе луки, колчаны со стрелами и кожаные щиты. У двоих были мушкеты в нарядных кожаных чехлах. Они держались гордо и надменно.
Индейцы были широколицыми, с высокими скулами. Глаза их были настолько темными, что сверкали на солнце. Даже самый младший из них – мальчик возраста Тимми, которого оставили у багажа, был таким же надменным, как и взрослые.
