Барбара Картленд - Мгновения любви
Но дочь герцога, семья которого была известна в Англии ничуть не меньше, нежели семья Монтрей во Франции, — это нечто иное. Симонетту приняли с распростертыми объятиями.
Отныне можно было не опасаться, что прекратится род, известный со времен Карла Великого.
— Какая несправедливость! — заметила Симонетта. — Ведь какое бы имя я ни носила, я все равно остаюсь сама собой!
— Я убежден, бесценное мое сокровище, со временем они полюбили бы тебя. Но люди есть люди. Слава Богу, что нам дано пройти наикратчайшим путем к нашему счастью.
— Ты решил меня оставить, зная, что не можешь жениться на мне. Но и я знала, что мне не позволят выйти замуж за некоего Пьера Валери.
— И все-таки, любимая моя, я уверен: даже если бы весь мир объединился против нас, наша любовь все равно восторжествовала бы.
Пьер обнял любимую и продолжал:
— Но я готов на коленях благодарить Бога, Судьбу, даже этого мерзавца графа за то, что мы можем связать свои судьбы с благословения всех, кто нас любит.
Симонетта воскликнула:
— Представь только! Вдруг бы ты… покинул Ле-Бо! И тогда, даже если бы графу не удалось… увезти меня в Париж, мы с папой… вернулись бы домой… в Англию, и я никогда… никогда больше не увидела бы тебя!
Молодой человек так крепко сжал ее в своих объятиях, что Симонетта едва не задохнулась.
— Не смей об этом думать! Ты — моя, если когда-нибудь кто-нибудь попытается дотронуться до тебя, клянусь, я убью его!
И Пьер принялся целовать Симонетту. Страстно, неистово, требовательно. Он словно заново переживал страх потерять ее.
Труднее всего было объяснить отцу, каким образом герцог Монтрей, которого она якобы впервые повстречала в тот роковой вечер, оказался именно тем человеком, которого она полюбила всем сердцем и за которого желала выйти замуж.
В тот вечер отец с Пьером вернулись в дом, соблюдая меры предосторожности на случай, если граф и его люди еще не убрались оттуда.
Обнаружив, что все в порядке, мужчины выпили вина, а после того как каждый из них, не стеснясь в выражениях, выразил свое отношение к поведению графа, они почувствовали себя друзьями.
Более того, наутро они все вместе покинули Ле-Бо в одной карете и на одном поезде добрались до Парижа.
В Париже Пьер отправился в свой дом, а герцог предпочел остановиться с дочерью в той же самой тихой гостинице, в которой они останавливались по пути в Ле-Бо.
— Мне не хотелось бы встретиться с кем-либо из моих знакомых, пока я путешествую в этом платье, — признался герцог. — Кроме того, мне хотелось бы сохранить инкогнито здесь, во Франции. Иначе мне никогда больше не представится возможность приезжать сюда, чтобы рисовать и общаться с моими друзьями-импрессионистами. В этом удовольствии я не могу себе отказать.
— Как я вас понимаю, — улыбнулся Пьер. — Импрессионисты принимали меня как Пьера Валери. Только поэтому я многое смог узнать от них. Годы ушли бы у меня на то, чтобы добиться их расположения, если бы они узнали меня как герцога Монтрея.
Мужчины рассмеялись.
Когда Пьер стал прощаться, Симонетта решилась обратиться к отцу.
— Папа, герцог с удовольствием посмотрел бы наши картины. Пригласи его погостить у нас в поместье до нашего отъезда в Лондон.
— Дочь права, — согласился герцог, — но, боюсь, мы должны будем поспешить перебраться в Лондон, поскольку ей предстоит быть представленной ко двору уже в начале следующего месяца.
— По правде говоря, — признался Пьер, — я искал случая получить приглашение в Фарингем-парк, чтобы посмотреть вашу коллекцию, несомненно, одну из самых известных в мире. Ко всему прочему, мне хотелось бы взглянуть и на ваши собственные работы. Право, это чрезвычайно интересно.
Герцог был польщен и не заметил, как засветились глаза его дочери, когда Пьер пообещал уже через четыре дня прибыть в Фарингем-парк.
К счастью, от внимания отца ускользнуло и то, как молодой человек крепко-крепко сжал пальцы Симонетты, когда, прощаясь, она подала ему руку.
Прошло четыре дня, и Пьер действительно прибыл в Фарингем-парк. В первый же день молодые люди сразу после ленча отправились кататься верхом, и Симонетта показывала гостю поместье.
Остановившись на опушке леса, они спешились и привязали коней к поваленному дереву. Какое-то время влюбленные не спускали друг с друга глаз, а потом Симонетта оказалась в объятиях своего прекрасного принца.
Они целовались, пока у обоих не перехватило дыхание.
Земля ушла у них из-под ног. Вместо родного Симонетте английского парка их окружал таинственный свет, словно отраженные скалами Ле-Бо солнечные лучи.
— Я люблю тебя! Только Бог ведает, как я люблю тебя! — говорил Пьер. — Я не вынесу больше разлуку с тобой.
Сегодня же, как только вернемся, я попрошу у герцога твоей руки.
— Но… так… скоро.
— Мне кажется, будто прошли века, пока я наконец смог снова увидеть тебя. Если ты думаешь, что я могу вернуться во Францию, не получив согласия твоего отца на нашу свадьбу, ты очень и очень ошибаешься, — почти стонал Пьер.
— Думаю, если ты заговоришь с отцом как импрессионист с импрессионистом, он поймет, что любовь с первого взгляда столь же реальна, как реально отсутствие черной краски в палитре импрессионистов, — с улыбкой успокоила его Симонетта.
Пьер засмеялся.
— Дорогая моя, как же нам с тобой повезло! Мне не придется волноваться, как бы моя семья не сделала твое существование невыносимым! И твой отец не сочтет меня недостойным руки его дочери!
Он поцеловал девушку и добавил:
— Впрочем, я, конечно, далек от идеала! Да и кто в целом мире смог бы быть по-настоящему достойным тебя, столь совершенного и прекрасного создания! Но, поверь, никто в целом свете не сможет любить тебя сильнее меня!
— О, Пьер, я так тебя люблю! И я так благодарна тебе за, все! Ты прав… давай… поженимся… как можно скорее.
Герцог сначала удивился такой поспешности со стороны своего гостя. Но Пьер был исступленно красноречив.
Он убедил его, что не сможет вынести мук ревности, если Симонетта начнет выезжать в свет, не став его невестой. От одного опасения, что она может на балу увлечься кем-нибудь другим, он сойдет с ума.
Впрочем, герцог не сомневался в правильности выбора своей дочери. Герцог де Монтрей был очень богат и владел обширными поместьями во Франции.
Любой отец с радостью принял бы в семью такого зятя.
Но все это не играло бы для герцога-отца никакой роли, если бы он не видел, какое глубокое чувство испытывает его Симонетта к этому юноше. Никогда раньше не видел он дочь такой счастливой.
Итак, Пьер добился его согласия.
Через три недели после представления Симонетты ко двору в Букингемском дворце они с Пьером должны были обвенчаться. Из Франции ожидались родственники из клана Монтрей, но, поскольку они были католиками, церемонию решили провести в скромной часовне в Фарингем-парке.
