Наталья Павлищева - Роксолана и Султан
Думать сейчас о том некогда, надо выполнять приказ Повелителя и доставить в его спальню Хуррем в том виде, в каком ее застанут.
Оглядев растрепанную и исцарапанную Роксолану, кизляр-ага сложил губы трубочкой, чтобы они не расплылись в усмешке. Он выполнит приказ Повелителя, пусть тот увидит роксоланку именно такой. Вот и будет оправдание перед баш-кадиной, мол, для нее же старался. Вряд ли султану понравится такая встрепанная наложница.
– Повелитель прислал меня привести тебя к нему такой, как есть…
На устах кизляр-аги мед, а в глазах насмешка. Как это смогли увидеть рабыни, непонятно, вроде стояли за его спиной, но они вдруг исчезли все, как одна, понимая, что кизляр-аге нежелательно, чтобы Хуррем приводили в порядок. Гарем не только видит и знает все, что происходит даже за закрытыми дверьми, он еще и понимает недосказанное, домысливает недодуманное, предвосхищает несвершившееся. Рабыни поняли намерения кизляр-аги даже лучше, чем он сам.
Роксолана приложила ладонь к расцарапанной щеке – на пальцах осталась кровь.
– Не пойду!
– Что? – Кизляр-ага даже не сразу понял, что она ответила. Служанки из своих углов таращили глаза, с трудом сдерживая возгласы ужаса. – Что ты сказала? Не пойдешь?!
Роксолане было уже все равно: появиться в таком виде перед Сулейманом она не могла, это сродни позавчерашней раскраске. Она больше похожа на чучело, чем на женщину.
– Не пойду! Передай Повелителю, что кусок мяса, купленный на базаре, слишком изуродован, чтобы показаться ему на глаза! И скажи, что у меня вырвано слишком много волос, чтобы теперь они могли понравиться Повелителю.
Кизляр-ага на мгновение замер. Сначала он даже не знал, как относиться к такому заявлению, но потом подумал, что, может, это и к лучшему. Никто не посмел бы отказаться выполнять приказ Повелителя, а ослушавшуюся наложницу, несомненно, ждала страшная казнь. В лучшем случае, пожалев, ее просто задушат шелковым шнурком, но Махидевран не упустит возможности насладиться видом мучений уничтоженной соперницы. Так что Хуррем вряд ли будет смеяться и дальше, ее ждет нечто страшное, и выручать строптивую наложницу, пусть даже икбал, кизляр-ага не собирался. Как и все остальные.
Евнух только пожал плечами и отправился к султану. Если человек желает сунуть голову в петлю – это его дело, зачем мешать? К тому же от этой Хуррем столько проблем. Кизляр-ага вспомнил прошлую бессонную ночь на корточках под дверью спальни Повелителя и мысленно решил, что лучше пусть туда ходит Махидевран, это спокойней.Когда он вышел за дверь, Роксолана оглянулась. Из комнаты вслед за кизляр-агой непонятно как исчезли и все рабыни, включая Гюль и Фатиму. Девушка с горечью подумала, что ни та ни другая не заступились, а вот теперь постарались отгородиться, чтобы не быть обвиненными в соучастии в неповиновении.
Одна, она совсем одна против гарема.
Роксолана разозлилась. Ну и пусть! Что же, нужно было упасть на колени и лизать грязные пятки взбесившейся черкешенке? Ни за что! Убьют? Лучше пусть убьют, чем каждый день терпеть вот такое. С таким лицом пред Повелителем появиться невозможно, но и не появиться тоже. В любом случае это конец.
Неожиданно пришло успокоение. Она не кусок мяса, она человек, к тому же куда более умный и образованный, чем эта толстуха!
Роксолана слегка отерла кровь рукавом, при этом лишь размазав ее по лицу, попыталась собрать волосы. На ковре валялись вырванные пряди. Действительно хорошо, что волосы не были распущены, иначе Махидевран непременно вырвала бы клочья, которые потом не отрастут.
Стало вдруг смешно: когда потом? К чему теперь роскошные волосы? Уже сегодня за неповиновение и драку ждет казнь, так что о волосах можно не заботиться. Конечно, зачинщицей назовут ее, баш-кадину ни за что не накажут. А, семь бед – один ответ! Будь что будет.
Роксолана едва успела расплести косу и начать снова заплетать ее, как вернулся потрясенный кизляр-ага. Он действительно плохо соображал, что происходит, потому что услышанное от Повелителя могло кого угодно в гареме повергнуть в шок.
Дело в том, что Сулейман, молча выслушав сообщение евнуха о драке в гареме, спокойно приказал:
– Пойди и попроси, чтобы пришла.
От неожиданности кизляр-ага даже икнул и переспросил:
– Кому сказать?
– Хуррем. Я разве звал кого-то другого?
– Хур… Хуррем?..
– Пойди к Хуррем и скажи ей, что я просил прийти в таком виде, как она есть.
Не брякнуться оземь евнуху помогла только многолетняя выдержка и привычка к любым неожиданностям, но от султана он вышел на подгибающихся в коленях ногах и с полным сумбуром в голове. Почти бежал, плохо соображая, что делает, едва не пал на колени перед строптивой наложницей. Повелитель просил, не приказывал, а просил ее прийти! О, Аллах, такого в гареме не бывало никогда, ни при Сулеймане, ни при прежних султанах. Такого не бывало ни в одном гареме мира!
Гарем притих, творилось что-то, что осознать невозможно. Повелитель попросил рабыню прийти! Не приказал, не отправил ее в Босфор, не распорядился дать полсотни плетей за ослушание, а попросил прийти к себе в спальню!
К валиде метнулись докладывать о невиданном; та поднялась, невзирая на недомогание, но идти к сыну не рискнула, тоже не понимая, что происходит. Конечно, Махидевран поступила глупо, устроив расправу над наложницей вот так, могла бы выждать до завтра. Но Махидевран никогда не отличалась сдержанностью, за что ее и полюбил Сулейман – была неистовой и в жизни, и в постели.Роксолана обомлела: ее не схватили, не бросили на съедение диким зверям, не посадили в кожаный мешок – напротив, султан попросил прийти, даже избитую!
Наверное, Махидевран нажаловалась, что стукнула ее по коленке. Ну и пусть, жаль, что не стукнула сильней! Эта баш-кадина вон как лицо расцарапала. Подбитый глаз быстро заплывал, мешая смотреть, саднили красные полосы на лице. Хороша красавица… Ну и пусть! Пусть! Пусть!
Роксолана гордо выпрямилась и шагнула вперед. Даже если Повелитель прикажет бросить ее в залив, ужаснувшись растрепанному виду, она хотя бы увидит его еще раз. При мысли о том, что эта встреча с Сулейманом будет последней, слезы невольно хлынули из глаз. Вот пока Махидевран таскала за волосы и царапала лицо, Роксолана не плакала, хотя было больно и унизительно, а сейчас стало невыносимо горько от понимания, что счастье такое короткое. Недаром ей все время твердили, что ночь у султана, даже если попадешь к нему на ложе, для большинства становится последней. Во всяком случае, для рабынь так. А она рабыня и права на счастье не имеет.
Будь проклято рабство!
От слез защипало раны, но Роксолана не позволила себе вытереть их даже рукавом, прекрасно понимая, что из-за каждого угла, из каждой двери за ней следят десятки любопытных, совсем не доброжелательных глаз. Все ждут ее падения, ведь никто не пришел на помощь, когда Махидевран набросилась, никто не заступился, не защитил, кизляр-ага и тот больше боялся за баш-кадину, когда Роксолана попыталась дать отпор, чем за избитую рабыню.
