Сильвия Соммерфильд - Любовная капитуляция
— Ну, и как, устраивает тебя такая сделка? — спросила девушка, пылая от стыда.
— Да, — сказал он тихо и легко коснулся ртом ее губ. — И я счастлив, что ты не предложила это другому. Теперь я буду с еще большим нетерпением ждать нашей свадьбы.
Он повернулся, чтобы уйти, и глаза Кэтрин наполнились ужасом:
— Но мой брат?!
— Мне нечего предложить тебе, Кэтрин. Жизнь твоего брата целиком в руках короля. Он не потерпит ничьего вмешательства в свои права, даже с моей стороны. Пусть эта короткая сцена станет прелюдией к нашей совместной жизни. Ты будешь женой, о которой другим останется только мечтать.
— Ты подлый обманщик! — вскричала девушка, лихорадочно натягивая свой халатик.
— Я? Но в чем же я тебя обманул? Мне просто хотелось поглядеть на то, что уже является моим. Нет, Кэтрин, я больше не играю в такие игры. Я знаю, что такое женщины. Не пытайся использовать свою красоту, как предмет торга. Я, конечно, возьму тебя, но в удобное мне время и без всяких предварительных условий.
— Ненавижу!
— Даже сердясь, ты способна соблазнить святого! А я не святой.
— Тонкое наблюдение, — подтвердила Кэтрин, крепче запахивая халат: Донован смотрел, не отводя глаз.
— Ты загораживаешься своей честью, как щитом. Но тебе достаточно пообещать, что никогда не будешь вмешиваться в мои дела, и в нашем браке установится подобие мира.
— Какое великодушие!
— Ты этого не хочешь?
— Хочу, — неохотно сказала Кэтрин.
— И ты ручаешься своим словом?
— Да.
— «Да», — этого недостаточно, Кэтрин. Мое доверие не настолько беспредельно. Произнеси вслух, как ты обязуешься себя вести.
— Я не стану вмешиваться ни во что. Я не буду пытаться бежать.
— Вот и славно.
Донован повернулся и начал одеваться. Кэтрин хранила молчание до тех пор, пока он не двинулся к двери.
— Могу я попросить об одном-единственном одолжении? — напряженно спросила она. Донован повернулся и выжидающе посмотрел на нее. — Я бы… мне хотелось бы узнать о приговоре брату как можно быстрее… если можно.
Мак-Адам изучал взглядом ее внешне покорную и беспомощную фигуру. Тень страдания в ее глазах подействовала на него, и он не удержался:
— Хорошо, я пришлю весть.
— Благодарю.
Она отвернулась от него.
Чего проще, казалось, было бы подойти к ней, заключить девушку в объятия, наобещать с три короба, например, что в его силах спасти ее брата от смерти. Но он не мог. Даже лучше, что между ними сохраняется определенная дистанция. Кэтрин будет его, и со временем он возьмет ее в руки, сделает из нее то, что хочет. Настанет момент, и их стычкам и пререканиям придет конец.
Донован вышел, и через секунду Кэтрин услышала, как захлопнулась наружная дверь. Только после этого она дала волю слезам.
10
Яков Стюарт созвал первый в свое правление парламент двенадцатого июля. Он сам восседал в резном кресле, подобии трона, на помосте, к которому вели три ступеньки, великолепно одетый, в бархате и соболях. Но под изящной шитой рубашкой прятался тяжелый железный пояс, терзавший тело и не дававший уснуть совести. Он по-прежнему носил его день и ночь.
Сегодня, когда Яков IV выступал в роли верховного судьи, совесть как никогда давила на него, а потому лицо короля казалось мрачнее обычного. Все происходящее было ему хорошо знакомо по прошлому, только тогда он не был королем и отец его был жив.
Ниже его, по правую руку, восседал граф Арджильский, канцлер королевства, по левую — Патрик Хепберн, а за ним — Донован Мак-Адам. В этом высоком совете вообще преобладали имена людей из пограничья. Хоум — управляющий двором, епископ Линлитгоутский — председатель судейского архива и всего совета, а секретарем был Уайтлоу, на столе которого уже были разложены бумаги, а руки испачканы чернилами.
Торжественно внесли Меч правосудия, и Яков взял в руки скипетр и державу. Он взглянул на своих подданных, и в наступившей тишине канцлер объявил начало заседания.
— Милорды, — разнеслись его слова, — милорды, бароны, депутаты от городов! Сегодня парламент собирается на заседание, чтобы решить судьбу тех, кто вместе с Яковом III поднял меч против его величества, каковых насчитывается двадцать восемь лордов и тридцать семь баронов.
Обвиняемые стояли перед королем, одни — приведенные под стражей, другие — прибывшие по вызову. Они подчинились приказу нового короля, и Яков не сомневался, что причина тому — его действия по подавлению Дайрлтонского мятежа. Ослушаться теперь уже не осмеливались.
О намерениях короля никто не знал ничего определенного; пока канцлер произносил свою речь, Мак-Адам наблюдал за бесстрастным лицом Якова.
Первым в списке стоял Дэвид Линдсей; выступив вперед, он дошел до первой ступеньки и опустился на колени. Глаза его поднялись к королю с достоинством, которое не сломило заключение. Седовласый, но все еще крепкий телом и духом, он ждал.
— Лорд Дэвид, вы получили вызов прийти сюда на суд за свое выступление против короля. Что вы можете ответить на предъявленное обвинение?
Лорд Дэвид взглянул на бесстрастное лицо Якова; не сумев прочитать на нем решения своей участи, он оглядел других лордов, восседавших вместе с королем. В нем зашевелился гнев. Он поклялся на верность своему королю, стоял за него до конца и имел право презирать тех, кто изменил своему сюзерену, как только его положение пошатнулось. Это были люди корысти, которых он ненавидел. Дэвид взглянул на Флеминга и Дугласа, но те отвели глаза.
— Я готов с мечом в руках выйти против всякого, кто посмеет назвать меня изменником, особенно если он, презрев все клятвы, смотрит в ту сторону, откуда ветер дует. Их нынешним клятвам такая же цена, как и прошлой.
Это был вызов творимой несправедливости. Отчаянно, почти не надеясь на успех, он пытался явить на свет Божий истину, заклеймить клятвопреступников, ныне подавшихся в судьи. Он сражался за Якова III, потому что тот являлся его королем. Разве мог человек, присягнувший на верность, поступить иначе?
— Вы, — указал он на Флеминга и Дугласа, — вы подговорили короля подняться против собственного отца! Вы организовали подлое убийство бывшего монарха! И если король не поймет этой простой истины, если он не покарает вас, в один прекрасный день вы убьете и его.
Он вновь повернулся к Якову.
— Сир, люди, с такой легкостью раздающие клятвы, никогда не будут по-настоящему верны вам. Я и то буду более предан вашей милости, чем они.
Донован взглянул на Якова. Если бы он имел возможность, то ходатайствовал бы сейчас за Линдсея, потому что знал цену чести. Сейчас он пытался понять, о чем думает Яков. Король мрачно взирал на Линдсея, но тот замолчал, ибо просить о милости ему не позволяла гордость. В молчаливом уважении смотрели на него из зала.
