Бетина Крэн - Райская сделка
У него вырвался приглушенный страстный стон, он крепко прижал ее к груди, с головокружением погружаясь в терпкий горячий аромат ее рта. Она закрыла глаза, упиваясь невыразимой интимностью поцелуя.
Наконец Гарнер Таунсенд осознал, что у него дрожат широко расставленные ноги, он открыл глаза и понял, что стоит посередине дороги, неистово обнимая Уиски Дэниелс, как будто собирается овладеть ею прямо на этом месте, стоя. Он не собирался отпустить ее сейчас, когда дошел почти до крайней ступени возбуждения и когда чувствовал около себя ее нежное молодое тело. Не размыкая объятий, он стал подталкивать ее своим сильным телом назад, в лес.
Нежась в кольце его теплых сильных рук, захлестнутая морем пьянящих ощущений, Уитни не сопротивлялась. Они наткнулись на дерево, и он прижал ее к стволу всем своим напряженным телом. Она нерешительно шевельнула руками, и он поднял их и принудил ее обнять себя за шею, а сам снова опустил голову и встретил ее губы для поцелуя. Она с восхищением провела пальцами по его шее и выше, в самую гущу вьющихся волос. Они были удивительно похожи на детские, такие же мягкие, и словно в ответ на ее ласку шелковисто обвились вокруг пальцев.
Его поцелуи стали более страстными и горячими, он целовал ее нежное горло и шею под пышными волосами, а она, истаивая от его ласки, думала только о том, чтобы он не останавливался, чтобы продолжал вот так пылко и жадно целовать ее. Соски Уитни, притиснутые к его телу, напряглись, и появилось уже знакомое ей покалывание. Недавний опыт подсказывал, что существует единственный способ утолить эту божественную муку. Она придвинулась к нему еще ближе. И, словно угадав ее желание и сам стремясь к тому же, он стал гладить ее по груди, по плечам. Затем его длинные тонкие пальцы проскользнули между ними, проникли под шерстяную куртку и быстро освободили напрягшиеся бутоны ее сосков.
Она всем телом содрогалась от желания, когда он начал касаться пышных бутонов ее грудей уверенными ласкающими движениями. Застонав, она выгнулась ему навстречу. Он выдернул из-за пояса разделявшую их рубашку, и его прохладная рука проникла под нее и скользнула к ее соскам; их бархатные лепестки вскоре стали твердыми от нежных ритмических поглаживаний его пальцев. Дрожь возбуждения пробежала по ее нервам, и она чувствовала, что он дрожит в унисон с ней.
От вихря восхитительных ощущений у Уитни кружилась голова. Все ее чувства были направлены в новое русло желаний, которые пронзали ее. Ничто уже не имело значения, кроме упоительного слияния их губ и волнующего ощущения его сильного твердого тела рядом с ней.
Когда он вдвинул колено между ее ног, она с легким стоном позволила ему это сделать. Он обхватил ее за ягодицы и приподнял, плотно прижав к выпуклости между своими бедрами. Мягкими толчками он прижимал свое затвердевшее копье к ее бедрам, вызывая судорожные вспышки наслаждения, расходившееся по всему ее телу. Невероятно приятное ощущение полностью ее захватило.
Сквозь шум в ушах от биения собственной крови Гарнер Таунсенд услышал, как она резко втянула в себя воздух, и почувствовал напряженную дрожь ее тела. Это удивило его и почему-то испугало. Несмотря на застилавший мозг пылающий жар, он вдруг осознал, в каком положении находится.
Ноги его были полусогнуты и широко расставлены, поддерживая их обоих, тело содрогалось, руки были напряжены, а пальцы властно поглаживали ее груди. Кровь ударила ему в голову, и тут же этот удар угрожающе отозвался внизу живота. Он должен выплеснуть всю свою энергию, всю свою страсть, перелить всего себя в соблазнительное тело маленькой Уиски Дэниелс. Оно было таким близким, таким мягким, таким манящим и горячим… Между ними только лоскут материи… Он мог взять ее… прямо сейчас.
Застланный страстью, его взор остановился на усеивающих землю влажных опавших листьях, и это буйство красок, которые засверкали от утренних лучей солнца, проникло в его сознание.
Он вернулся к действительности, и его словно парализовало. Должно быть, он сошел с ума, возбудившись до такой степени, что готов был взять ее здесь, на влажной холодной земле… как будто какое-то дикое животное.
Уитни почувствовала в нем замешательство. Она открыла глаза и с восхищением посмотрела на затененные пробивающейся щетиной щеки, на его густые брови и твердо очерченный подбородок. Он растерянно отпустил ее, и она поймала его руки и снова положила их под свою рубашку, вздрогнув, когда они коснулись ее теплого тела.
Он задрожал, и изменение в нем сразу передалось ей. Выражение его глаз изменилось, они снова приобрели холодный блеск, когда он ужаснулся, осознав, до какой степени забылся и кто довел его до такого состояния.
— Господи!
Его удрученный вздох отозвался в ней разочарованием. Лицо его стало замкнутым, он вынул руки из-под ее рубашки, и они упали, стиснутые в кулаки. Пошатнувшись, он шагнул назад с суровым и неприступным лицом.
— Вы! — наконец обрел он дар речи, указывая на нее дрожащим пальцем, и больше не смог выговорить ни слова. Что-то в этой девушке как будто заперло его речевой механизм. Когда наконец он сумел заговорить, то это оказалось лишь выразительным восклицанием: — Черт побери!
Уитни с недоумением наблюдала, как на его лице появилось выражение отвращения и ужаса, когда он обнаружил, что снова обнимал ее. Она не стала поправлять ни рубашку, ни куртку, которую он в порыве страсти сдернул с ее плеч. На самом деле она просто не могла пошевельнуться: ее возбуждение сменилось постыдной слабостью.
Как мог он так страстно ее целовать, так нежно ее ласкать, а потом с отвращением отпрянуть?
«Как она может стоять здесь, такая чувственная и соблазнительная, — простонал он про себя, — и такая беззащитная?» Ноющая боль в паху подтолкнула его на сумасшедший, дикий поступок… Он снова схватил ее в объятия, поцелуями убирая встревоженные морщинки у нее на лбу, наполняя свои ладони ее полными грудями и вдавливая в ее тело всю меру своей страсти к ней.
— Черт побери! — снова простонал он, со злостью указывая на беспорядок в ее одежде. — Вы не могли бы… — Он замолчал и набросился на нее, сам решив привести ее в порядок, чтобы одновременно устранить и напоминание, и искушение.
Но когда он схватил ее рубашку и начал засовывать ее за пояс, она испытала такое же сильное и волнующее ощущение, как и минуту назад, но только на этот раз в его движениях совершенно отсутствовала нежность. Она неловко отшатнулась, придя наконец в себя от его злости.
— Не надо… — Уитни задохнулась, не в силах продолжать, чувствуя, что к глазам подступают слезы, и стала лихорадочно заправлять рубашку. Перед глазами у нее все расплывалось, и стало трудно дышать. Господи! Она не должна была вот так позволять ему вести себя с ней. Что с ней произошло? Сглотнув комок в горле, она проговорила: — Не касайтесь меня больше… клянусь… вы об этом пожалеете.
