Арлин Джеймс - Королевский маскарад
Она и пришла-то в конюшню, чтобы повидать Джока. Очень долго это место и этот грубоватый, но очень добрый человек были ее единственным спасением. Во дворце она томилась, как в позолоченной клетке. Джок же увидел в ней человека. Ее родители, игравшие предписанные им роли, просто не могли этого постичь. Но в этот раз Джок не помог ей.
— Я не знаю, зачем пришла сюда, — захныкала она, ненавидя звук собственного голоса. — Ты будто хочешь дать мне понять, что это фиаско — только моя собственная ошибка.
Джок все теребил ухо.
— Не думаю, что это следует называть ошибкой, — сказал он. — Вы оба солгали, и у каждого была для этого серьезная причина, так мне кажется. Потом правда выползла наружу, и этот так называемый враг семьи раскрыл для тебя свои объятия… а ты убегаешь и скрываешься. Теперь я задаюсь вопросом: от чего ты скрываешься, девочка? От него? Или от себя самой? Или ты испугалась любви?
Лили упрямо мотнула головой. Она верила в любовь. Она желала рискнуть всем, научить Ролли тому, что ее собственное сердце знало с колыбели. Нет, она не испугалась. Тогда почему се сердце билось в панике при одной мысли, что она снова увидит Ролли? Она не могла больше находиться там, где прежде был он, не могла вспоминать вес, о чем они говорили и делали, не могла вспоминать улыбки и смех… и поцелуи. Не говоря ни слова, она повернулась и побежала прочь от Джока, от этого места, чувствуя, будто потеряла единственное убежище и единственного друга во всем мире. И кто был в этом виноват, если не Роланд Тортон? В самом деле, кто?
— Славная работа, — сказал Рейф, хлопнув Роланда по плечу, и поспешил помочь жене сесть в кресло. Элизабет была на последних месяцах беременности, ее яркие рыжие волосы и зеленые глаза буквально светились здоровьем и счастьем. Взгляд, который она обратила на Рейфа, пока он суетился, усаживая ее поудобнее, был полон такой любви, что дыхание замерло в груди Роланда. У Лили был точно такой же взгляд, когда она смотрела на него. Теперь он боялся, что потерял ее. Но нет, он не позволял себе так думать, иначе не смог бы сделать то, что должен был сделать сегодня же.
Вошли родители. Роланд удивился, что отец, который обычно не выказывал в обществе своих чувств, одной рукой демонстративно обнимал жену за талию.
Хотя все они виделись за завтраком час назад, мать пересекла комнату, чтобы обнять и поцеловать Роланда, в то время как Виктор Тортон ждал с протянутой рукой, будто не желая отпустить ее даже на миг. Роланд улыбнулся матери, задавшись вопросом: что же изменилось за время его отсутствия? Между тем она поспешила назад к отцу и разрешила ему усадить себя на удобный, мягкий диван, обитый материей с огромными букетами роз. Виктор Тортон сел рядом с супругой, обняв ее за плечи. Роланд мысленно покачал головой.
Он словно ощущал в комнате легкость и сияние. Было так, будто каждый перестал обороняться от остальных. Осталось только общее беспокойство за похищенного члена их семьи.
Лэнс Грэйсон пришел последним, плотно затворил дверь в комнату, затем слегка поклонился.
— Ну, — резко спросил Виктор, — что нового?
Грэйсон кивнул в направлении камина, где стоял Роланд.
— Благодаря информации Роланда мы можем снять с Монтегю все подозрения в причастности к исчезновению вашей дочери.
— А что известно о Марибель? Вы нашли ее, Грэйсон?
— Нет, ваша милость, — ответил тот. — Но мы продолжаем изучать всех женщин по имени Марибель и исследовать записи о рождении.
— Делайте все, что необходимо. Только найдите мою дочь.
— И приведите ее домой, — добавила Сара, кладя руку на бедро мужа. Виктор накрыл ее руку своей и легонько сжал.
Грэйсон поклонился и обратился к Роланду:
— Мои поздравления, сэр. Ваша информация оказалась бесценна.
Роланд склонил голову. Похвала показалась ему в значительной степени незаслуженной, но, вполне вероятно, это поможет осуществить то, что он собирался.
— Спасибо, Грэйсон. Вы, конечно, сообщите мне, если я смогу быть полезным?
— Конечно.
Грэйсон поклонился последний раз и стремительно удалился, закрыв за собой дверь.
К удивлению Роланда, отец обратил свое внимание на него и объявил:
— Не могу выразить, как я тебе обязан, сын мой.
Грэйсон прав. Ты преуспел. Спасибо.
Роланд был слишком ошеломлен и смог только моргнуть и запоздало поклониться.
— Я думаю, мы закончили, — сказал Рейф. — Я помогу жене подняться наверх, чтобы она немного полежала.
— О, будь добр, Рейф, — опомнился Роланд, — я хотел бы, чтобы вы оба еще немного задержались. Мне надо сделать важное личное заявление.
Его сердце забилось быстрее, ладони вспотели, и он поправил костюм, поведя плечами.
Рейф обменялся взглядом с женой, которая подвинулась на край и начала переносить свой вес на ноги. Она сказала:
— Так как это личное, я, скорее всего, должна извиниться.
— Нет, пожалуйста, — сказал Роланд. — Я хотел бы, чтобы ты осталась, если возможно.
Элизабет подняла бровь и опустилась в кресло.
— Я останусь, если ты уверен, что хочешь этого.
— Уверен.
— Боже мой, сын, это звучит зловеще, — заметила Сара.
Роланд поправил свой итальянский шелковый галстук и через силу улыбнулся.
— Вовсе нет, мама.
— Лучше не мучить нас ожиданием, — попросил Рейф. — Что ты хочешь нам сообщить?
Роланд кивнул и прокашлялся. Странно, но его сердцебиение замедлилось, и ладони больше не были липкими. Он предвидел то, что сейчас произойдет, но знал, что поступает правильно. Его тянуло к Лили так же, как Рейфа к Элизабет.
— Я собираюсь жениться.
Тишина взорвалась возгласами:
— Жениться, ты говоришь?
— Он встречался с кем-то? Я не знал!
— Жениться! Я не верю этому!
— Но кто же невеста?
Этот вопрос матери был единственным вопросом, адресованным лично ему. Роланд усмехнулся, считая себя полностью подготовленным к тому, что последует, и сказал:
— Лилиан Монтегю.
— Монтегю! — Его отец чуть не задохнулся.
— Лилиан? — переспросила Элизабет.
— Принцесса? — спросила Сара озадаченным тоном.
— Да уж, не служанка, — процедил сквозь зубы Роланд, хотя никто не мог понять скрытый смысл его слов.
— Но Монтегю ненавидят нас, — продолжала Сара. — Ведь так?
— Конечно! — сердито согласился Виктор Тортон и нахмурился.
— Не все, — поправил Роланд. — По крайней мере один из них. Или даже двое.
— Ты говоришь о Дэймоне, — услужливо подсказал Рейф.
— Да. Он хороший человек, наш друг, я думаю… несмотря на то, что обнаружил свою сестру в моей кровати, — как можно беспечнее сказал Роланд. Долго и трудно обдумывал он свое заявление. Он знал, что родители поймут, насколько серьезны были его намерения. Поэтому он не мог сказать ничего, кроме правды. Один Господь знал, как его ложь навредила ему, хотя и эту ложь можно было попытаться оправдать.
