Уинстон Грэхем - Корделия
– Трижды? А я думал, всего один раз.
– Как это?
– С тех пор, как мы впервые посмотрели друг другу в глаза, для меня остановилось время.
– Но прошло уже две недели.
– У вас хорошая память на цифры. Нет, правда, вы не могли бы звать меня Стивеном – просто чтобы привыкнуть к звукам этого имени? Некоторые считают, что его трудно выговорить.
– Ни за что бы не подумала.
Дядя Прайди положил ей на колени программку.
– Я бы лучше написал аннотацию. Смесь воды с молоком. Вяло. Способно отвратить от всякой музыки.
Корделия улыбнулась: жизнь больше не казалась ей невероятно сложной, как в последние несколько месяцев. Стивен заговорил с дядей Прайди.
– Вы часто ездите на концерты?
– За четырнадцать лет пропустил только два. Недурно для старика. Возьмите конфетку, – он протянул Корделии кулек.
– Вы ездите один? – не унимался Стивен.
– Естественно. Чтобы слушать музыку, вовсе не обязательно обладать четырьмя ушами.
– А почему я вас ни разу не видел?
– Обычно я сажусь подальше. Мне не по карману бархатное кресло. Да и публика в партере слишком фривольная.
Корделия оглядела несколько рядов партера. Солидные торговцы с женами. Чугунноголовые банкиры. Богатые евреи и немцы. Бородатые врачи. Городские советники и священнослужители. Сливки общества. Воплощение респектабельности и здравомыслия. Она украдкой бросила взгляд на Стивена Кроссли и в первый раз отметила красивую форму его головы, длинные, сильные руки.
Публика встретила Блаватского громом аплодисментов. Великий музыкант поклонился и сел за рояль. Пока он устраивался поудобнее, Корделия обратилась к молодому человеку.
– А вы не хотите посмотреть программку… Стивен?
* * *
На дядю Прайди нельзя положиться – Брук всегда это говорил. Обычно он вел себя вполне благовоспитанно, но время от времени все, что было в нем эксцентричного, вырывалось наружу.
Под конец его поведение стало просто невыносимым. Выходя из зала, он выхватил взглядом в толпе старого приятеля по фамилии Корнелиус – тот играл в их оркестре на гобое – и, пробормотав несколько невнятных слов извинения, рванул к нему. Потом узрел еще кучку самодовольных старцев и пустился с ними в обсуждение достоинств Верди и Мейербера. Стивен с Корделией несколько минут ждали его в карете. Наконец он просунул голову в окошко и заявил, что договорился пойти с Корнелиусом в клуб, а поэтому не мог бы Стивен отвезти домой его племянницу?
Стивен прочистил горло.
– Ну конечно же, отвезу. А потом? Прислать за вами карету в клуб?
– Не стоит. Я прекрасно доберусь на своих двоих. Здесь всего-то пара миль. Я всегда возвращаюсь с концертов пешком.
Прежде чем отъехать, Стивен вышел из кареты и что-то шепнул кучеру. Затем проводил взглядом тысячу раз благословенного дядю Прайди. И только после этого вновь занял свое место в экипаже.
Сидя в полутьме кареты, Корделия думала о том, что могло заставить дядю Прайди пренебречь элементарными приличиями. Стивен сел рядом с ней. Карета плавно тронулась с места, Мимо проплывали огни Питер-стрит.
С минуту Корделия смотрела в окно – на струящуюся толпу, омнибусы, старую, закутанную в шаль торговку горячим картофелем на углу…
– Может, сначала поужинаете со мной? – предложил Стивен.
– Ох, нет… Какой замечательный пианист! Я вся полна музыкой.
– Я заказал столик у "Коттема". Без этого вечер будет незавершенным.
– Я получила огромное удовольствие. Большое спасибо.
– Это очень тихое место.
– …Лучше не стоит, мистер Кроссли.
– Стивен, – поправил он.
– Лучше не надо… Стивен.
Он выглянул в окно и что-то сказал кучеру. Они завернули за угол и некоторое время ехали молча. Из трактира с песнями и криками вывалилось несколько пьяных.
– Вы, должно быть, думаете, что нам не следует бывать наедине? – произнес Стивен. – Но раз уж так случилось, я благодарен судьбе. Завтра я уезжаю и, может быть, вернусь только через несколько месяцев.
– Мне очень жаль.
– Хочу надеяться, что вы говорите это не только из вежливости.
Она смешалась.
– Корделия, – проникновенно заговорил он. – Вы позволите звать вас Корделией?
– Да… если вам так хочется.
– Корделия… Корделия… Корделия…
С каждым повторением ее имени близость между ними становилась все более тесной.
– Корделия…
– Да?
– Вам известно, как я к вам отношусь?
– Ну… Наверное, я вам нравлюсь.
– Не то! Это звучит так невыразительно, так банально! Жизнью клянусь!
– Мне очень жаль…
– Я люблю вас! – выпалил он. – И вы это знаете.
У нее бешено забилось сердце.
– Нет. Откуда? Что могло навести меня на такую мысль?
– Божья милость и все, что я сказал и сделал, каждый мой взгляд! Ах, я не должен был спешить с признанием!
– Но почему вы так уверены? Это… просто невозможно. Прошло так мало времени…
– Невозможно! – с досадой воскликнул он. – При чем тут время? Бывает, проходит один только час – и нет человека! Мне, чтобы разобраться в своих чувствах, потребовалось полтора часа. Нет. Я полюбил вас с первого взгляда и не смел мечтать о взаимности. Господи, терзался, думая о том, что, встреть я эту женщину раньше, она могла бы стать не чьей-то, а моей женой. Ведь правда?
– Я не могу отвечать вам. Не спрашивайте.
– Такой ответ выдает вас с головой. Ведь если бы вы считали это невозможным, вы бы сразу так и сказали.
Они выехали за черту города. Миновали костер, возле которого грелся часовой.
Короткая передышка помогла Корделии собраться с мыслями.
– Спасибо за комплименты. Но я вовсе не имела в виду…
– Комплименты? Я и не думал говорить вам комплименты! Это вы оказали мне честь, потому что вы… просто святая!
– Ох нет, Стивен, только не святая!
– И слава Богу.
– У меня кольцо на пальце, а не венчик вокруг головы.
– Я предпочел бы, чтобы было наоборот… хотя это тоже плохо. Вы счастливы с Бруком?
– …Конечно.
– Вы его любите? Прошу вас, ответьте честно!
– Я не обязана давать вам отчет.
– Вы давно замужем?
– Почти полтора года.
– Ваши чувства послушны долгу, не правда ли? Точно взвод солдат. Хотел бы я, чтобы со мной было то же самое!
Некоторое время оба молчали. Стивен первым нарушил молчание.
– Ну хорошо. Вы несвободны. Признаю. Но означает ли это, что между нами невозможна дружба?… Господи, я и сам в это не верю! Какая там дружба, когда я завтра уезжаю из Манчестера – может быть, навсегда! Но вы не можете запретить мне любить вас – ваш голос, ваши волосы, блеск ваших глаз, вашу душу – все то, что зовется Корделией! Даже будь я пятьдесят раз женат, а вы сто раз замужем, мне суждено до конца моих дней любить вас. Клянусь так же нерушимо, как если бы это было сказано в церкви! Будьте моей свидетельницей. Эта клятва не написана чернилами и поэтому не поблекнет с годами.
