Линда Ховард - Невеста Данкена
Он оставался в ней в течение долгого времени, полусонный и наслаждающийся близостью. Когда он попытался передвинуться, Маделин протестующее забормотала и повернулась вместе с ним, уткнувшись в него и сохраняя связь. Поэтому он обхватил ее снизу рукой и держал прижатой к себе всю ночь, и спал лучше, чем за все время, начавшееся со дня их встречи.
Когда следующим утром зазвенел будильник, он все еще лежал на спине, а она растянулась на нем сверху. Он потянулся, чтобы выключить звук, в то время как Маделин сонно, словно кот, зашевелилась на его груди. Он потер рукой ее спину.
– Пора вставать.
Его голос ранним утром был угрюмым и хриплым. Маделин снова пристроила голову в выемку у его плеча.
– Ты знаешь, – сонно промолвила она, – что в английском языке большинство слов начинается на «С», а не на какую-либо другую букву?
– О, Боже, не сейчас, – застонал он. – Не перед кофе[4].
– Цыпленок[5].
– Я не хочу говорить о любых чертовых цыплятах тоже. – Он изо всех сил пытался проснуться. – Канада[6] на двести тысяч квадратных миль больше Соединенных Штатов.
– Килограмм перьев весит больше, чем килограмм золота, потому что используются различные системы измерения веса.
– Струны делают из кишок овец, а не из кошачьих[7].
Она, дернувшись, выпрямилась, хмуро глядя на него, и он воспользовался возможностью включить лампу.
– Давай без гадостей, – приказала она, вновь устраиваясь на его груди. – Сердце голубого кита бьется всего девять раз в минуту.
– На территории дома семьи Роберта Ли теперь находится Арлингтонское мемориальное кладбище.
– У Моны Лизы нет бровей, и настоящее название картины – Джоконда.
– Зыбучие пески лучше держат на поверхности, чем вода. Вопреки созданному Голливудом образу, на самом деле нужно постараться, чтобы полностью утонуть в них.
Она зевнула и замолчала, слушая биение его сердца, отдававшееся сильной, равномерной дробью в ее ухе. Пока Маделин слушала, оно стало биться быстрее, и она подняла голову, чтобы посмотреть на него. Его глаза были прищурены и полны решимости. Риз обхватил ее руками и перекатился, чтобы она оказалась под ним, его ноги очутились между ее и широко развели их. Маделин прильнула к нему и отдала себя уже знакомому нарастающему экстазу, когда он начал заниматься с ней любовью.
* * *
– Что ты делаешь сегодня? – спросила она за завтраком.
– Перегоняю часть стада на другую секцию, чтобы они не выбивали пастбище.
– Я поеду с тобой.
Он автоматически начал возражать, но она бросила на него твердый взгляд.
– Не говори «нет», – предупредила она. – Замаринованные стейки уже в холодильнике, и печеный картофель почти готов, так что он закончит печься, пока жарятся стейки. У меня нет причин сидеть здесь каждый день, когда я могу быть с тобой.
– Интересно, – пробормотал он, – смогу ли я хоть сколько-нибудь поработать, вообще. Хорошо, я оседлаю для тебя лошадь. Но предупреждаю, Мэдди, если ты не сможешь ехать, держась достаточно хорошо, больше ты ездить со мной не будешь.
Она показалась у конюшни полчаса спустя, одетая в джинсы, ботинки и одну из его хлопчатобумажных рабочих рубашек с закатанными рукавами и завязанную узлом на талии. Ее волосы были заплетены в одну длинную французскую косу, спускавшуюся по центру спины, и она надела новую, длиной до запястий, пару перчаток, и при этом выглядела так шикарно, словно участвовала в показе мод, а не отправлялась на целый день пасти стадо скота. Она надела соломенную шляпу в западном стиле и нацепила ее на голову прежде, чем приблизиться к лошади, которую оседлал для нее Риз.
Он наблюдал, как она дала животному время познакомиться с ней, позволив понюхать руки, а затем потрепала его за ушами. По крайней мере, она не боялась лошадей. Эйприл никогда не приближалась к ним и, в результате, нервничала от их близости, что в свою очередь делало лошадей своенравными. Маделин гладила лошадь и тихонько напевала ей, затем развязала узды, поместила ботинок в стремя и умело вскочила в седло. Риз осмотрел стремена и решил, что правильно рассчитал длину, затем вскочил на свою собственную лошадь.
Он внимательно наблюдал за ней, пока они легким галопом пересекали поле. Она уверенно держалась в седле, хотя ей не хватало той непринужденности, которой обладал он, но он ездил верхом с детских лет. Улыбка, которую она послала ему, была настолько полна удовольствия, что он почувствовал себя виноватым от того, что не брал ее с собой раньше.
Он установил легкий аллюр, не желая слишком жестко подгонять Маделин. Когда они добрались до стада, Риз объяснил, как он работает. Стадо уже было поделено на три группы, занимающие различные секции; все стадо было слишком большим, чтобы перегонять его в одиночку. Он проводил много времени, перемещая его к свежим пастбищам и удостоверяясь, что животные их не выбивали. Он указал на группу, которую им предстояло перегнать, и подал ей веревку, сложенную кольцом.
– Просто взмахни этим у плеча лошади в понукающем движении и позволь ей самой выполнить работу, если корова решит отбиться от стада. Все, что ты должна делать, это сидеть глубоко в седле и держаться.
Сидеть глубоко в седле было не проблемой; крупная ковбойская упряжка казалась колыбелью после маленького седла, к которому она привыкла. Она взяла веревку и попробовала сделать несколько волн, желая убедиться, что лошадь не испугается. Риз обращался с веревкой, как с само собой разумеющимся, чем та, безусловно, для него и была.
Маделин наслаждалась работой. Ей нравилось находиться на воздухе, был своего рода покой в верховой езде вблизи стада и редком помахивании веревкой, в звуке гортанных выкриков и изучении верховой езды на хорошо обученной лошади. Больше всего ей нравилось наблюдать за Ризом. Он родился, чтобы заниматься этим, и это сквозило в каждом его движении и произнесенном звуке. Он ездил на лошади, будто был ее частью, предвосхищая каждое изменение в движении, поощряя животных свистом и выкриками, которые, казалось, в то же самое время успокаивали их.
От удовольствия она испытывала почти ошеломление, ее чувства были перегружены. Она чувствовала себя так с того самого послеполуденного времени, когда его самообладание разбилось и он взял ее, как одержимый. Тело Маделин насытилось, эмоции освободились, чтобы потянуться к нему и затопить его любовью, которая переполняла ее. У нее не было никаких иллюзий по поводу того, что сражение выиграно, однако первый раунд осталась за ней; до вчерашнего дня он никогда не позволял ей ласкать себя так, как она ласкала, и никогда не задерживался в кровати утром, как сегодня, чтобы снова заняться с ней любовью. На его лице все еще преобладала прежняя суровость и хмурость, но он стал более расслаблен. Судя по последним двадцати четырем часам, ему должно быть, было трудно держать контроль над своими сексуальными желаниями. Эта мысль вызвала у нее улыбку.
