Джоанна Хиксон - Принцесса Екатерина Валуа. Откровения кормилицы
Мы все были разочарованы отсутствием новостей, ибо во дворце не осталось никого из знатных вельмож, к которым могли явиться герольды. Королева по-прежнему находилась в Мелёне, а в начале октября короля усадили на пони и увезли в Руан, представлять королевскую власть в военном совете. В салоне Екатерины говорили только о рыцарях да о сражениях. Королевских возчиков, приезжавших во дворец, расспрашивали обо всем, что они видели. Однажды октябрьским вечером Жан-Мишель, уставший и промокший насквозь, вернулся домой. Едва он переоделся в сухую одежду, как весть о его прибытии дошла до Екатерины, и та послала к нам Агнессу де Бланьи.
– Принцесса предлагает вам местечко у огня и легкий ужин. Ей, как и всем нам, очень хочется услышать новости, – умоляла она Жан-Мишеля.
Герцогиню Бонну хватил бы удар от одной только мысли о конюхе, входящем в личный салон Екатерины. Но Бонна находилась в Блуа, а Екатерина не обращала внимания на дворцовый этикет. Жан-Мишель, привыкший соблюдать правила поведения, долго не решался принять приглашение. Наконец он все-таки зашел в салон, дивясь на богатую обстановку, украдкой обтер обшарпанные носки башмаков о шоссы[10] и неловко присел на краешек табурета у камина. Екатерина не без умысла велела мне налить ему большую чашу вина. Жан-Мишель наполовину осушил ее содержимое, закусил пирогом с олениной. Хмельной напиток и сытная еда заставили моего мужа забыть о смущении, и он уверенно начал рассказ.
– Меня прислали за королевскими штандартами, – поведал Жан-Мишель. – Дофин беспокоится, что бойцы, которые совсем недавно воюют вместе, не смогут разобрать, кто друг, а кто враг. Он распорядился, чтобы на штандарт каждого командира французской армии добавили французскую лилию.
– Точно ли будет битва? – нетерпеливо перебила Екатерина. – Как велики силы дофина?
Жан-Мишель почесал в затылке.
– Не могу сказать, ваше высочество. Хоть я и езжу от лагеря к лагерю, всех не вижу. Вдобавок, когда я привез стрелы в лагерь д'Альбре, туда как раз примчался герольд Артуа. Он предупредил коннетабля, что, если тот передвинет войска ближе к фламандской границе, герцог Бургундский расценит это как акт агрессии против его владений и отреагирует соответствующим образом. Армия герцога, готовая к бою, стоит между войсками дофина и англичанами, и еще неизвестно, к какой стороне он примкнет.
– Герцог Бургундский, как обычно, верен самому себе, – язвительно заключила Екатерина. Она, как и я, все еще вздрагивала при одном только упоминании этого имени, хотя дьявол-герцог не ступал в Париж уже более семи лет. – А как велика английская армия, Жан-Мишель?
– Англичане оставили гарнизон в Гарфлёре и отправили несколько тысяч больных и раненых обратно в Англию. По слухам, с королем Генрихом осталось около восьми тысяч человек, – ответил Жан-Мишель и допил остатки вина. – Против французской армии это ничто.
– Возможно, Генрих полагает, что дофин не сумеет собрать воедино всю мощь Франции, – сказала Екатерина. – Видит бог, мы все в этом сомневаемся!
– Говорят, англичане надеялись сделать быстрый бросок к Кале, грабя селения по пути, но коннетабль перекрыл мосты на реке Сомме. Теперь, если только герцог Бургундский не переметнется на сторону Англии, короля Генриха поймают, как ли́са в капкан. Наши солдаты уверены, что ко дню святого Криспина его либо убьют, либо в плен возьмут.
Екатерину очень заинтересовало это предсказание.
– Возможно, пленного привезут в Париж, – проговорила она медленно, – и мы увидим короля Генриха. Подумать только, его прочили мне в мужья! Говорят, он красив, но суров. Интересно, он когда-нибудь улыбается? Метта, налей Жан-Мишелю еще вина, – велела принцесса и добавила: – А когда дофин поведет войска в бой?
С некоторым трепетом я налила еще вина. Чаша была большая, а напиток – крепче, чем привык Жан-Мишель. Мой муж раскраснелся, язык у него начал заплетаться.
– Не раньше, чем я привезу королевские штандарты, – величественно заявил он и сделал большой глоток. – Один оруженосец сказал мне, что по правилам рыцарства королю Генриху было разрешено пересечь Сомму, чтобы обе стороны встретились в Пикардии, на твердой земле. Хотя после проливных дождей… твердая земля…
Екатерина возмущенно фыркнула.
– Ему позволили пересечь Сомму? Но это война, а не рыцарский турнир! Надо было воспользоваться преимуществом и напасть на англичан, когда они пересекали реку.
– О, с преимуществом у нас полный порядок, – усмехнулся Жан-Мишель. Вся его почтительность растворилась в винных парах. – У короля Генриха всего пять сотен рыцарей. Большинство его людей – простые лучники, у них даже сапог нет. Именно поэтому мы зовем их обезьянами, ведь они сражаются босиком, и кожаная куртка – единственный их доспех. Они станут кормом для собак после первой же нашей кавалерийской атаки. Резня, вот что там будет! Равнины Пикардии пропитаются английской кровью!
Рассказ становился слишком грубым, и мне пришлось вежливо напомнить Жан-Мишелю, что ему рано вставать. Мой муж неохотно отвесил поклон и попрощался с Екатериной, а я отвела его наверх, уложила в постель и вернулась в салон.
Присутствующие оживленно переговаривались. Щеки Екатерины порозовели, глаза возбужденно сверкали. Я украдкой бросила взгляд на бутыль, но вина в ней оставалось столько же, сколько было до моего ухода. Рассказ Жан-Мишеля о предстоящих сражениях, по-видимому, затронул в принцессе воинственную жилку.
– Как бы я хотела увидеть битву! – воскликнула она. – Представьте себе это зрелище: французские рыцари выстроились ряд за рядом, их броня сверкает, лошади бьют копытами, герольды носятся между командирами, а над ними развеваются орифламмы!
Увы, романтические фантазии не имеют ничего общего с кровавой действительностью боя. По правде говоря, я и сама знала только то, что во время войны поднимаются цены на еду, однако не верила ни в скачущих коней, ни в реющие стяги, рисуемые воображением Екатерины. Сразу же после отъезда мужа я зажгла свечу перед образом святого Христофора, чтобы укрепить силу медальона. Путешествуя по делам короля, Жан-Мишель и прежде рисковал нарваться на грабителей, но никогда еще он не отправлялся на поле битвы.
11
На протяжении многих лет последние дни октября давались мне тяжело. Безусловно, в годовщину рождения и смерти моего первенца я горевала по нему, и каждый день рождения Екатерины, пока она была у монахинь Пуасси, повергал меня в еще большее уныние. В день, когда ей исполнилось четырнадцать, я радовалась тому, что могу праздновать вместе с ней.
