Осип Назарук - Роксолана: королева Востока
Она поняла, что ему известно, куда ей хочется поехать. Откуда? Это не было интересно для нее. Может, тот отступник сообщил.
Образ Богоматери Привратницы встал перед ее глазами. Она поняла, чем жертвует Сулейман. Эта жертва была слишком велика, чтобы принять ее сразу.
— Я не хочу, чтобы ты отменял запрет для меня, — сказала она почти неслышно.
Встав со слезами на глазах, она покинула беседку.
Тенью проследовал за ней молодой Сулейман. Они шли в блеске лунной ночи и были счастливы как дети.
Он хотел ей подарить во что бы то ни стало то, что она не хотела принимать в дар. Именно потому и хотел он подарить это. В благодарность за сочувствие.
— Ты очень благородна, Эль-Хюррем, — начал он. — Но что значит установление, отмена которого никому не навредит?
— Я не хочу, чтобы ты отменял даже такие установления, — ответила она с детским упорством. — Но я знаю средство, что позволит мне поехать и одновременно сохранить обычай. Ты знаешь, куда я собиралась? — спросила она с любопытством.
— Знаю, — ответил он. — Но о каком же средстве ты говоришь?
Она не спрашивала, откуда, от кого он об этом знает.
— Способ очень прост. Ты или кто-то из твоих предков решил, что женщинам нельзя появляться на святой горе Афон. Но я могу поехать, переодевшись мальчиком, как слуга…
Он улыбнулся этой женской хитрости и сказал:
— Ты очень ловка, Эль-Хюррем. Но твой способ лишь скрывает нарушение установлений…
— И никому не вредит, — прощебетала она радостно, будто соловей пропел в саду. — Я очень хотела бы просто куда-то идти или ехать. Лучше идти — идти куда-то далеко-далеко! Прямо сейчас!
Она побежала по парку, оглядываясь на него, словно белочка.
Падишах Сулейман бежал за ней, будто гнался за счастьем: всем сердцем, всей душой стремился.
Радость была в его взгляде и разливалась по всему телу. Он чувствовал, что она — источник этой радости. Чувствовал, что он не султан, не господин трех частей света, не царь пяти морей… Он был просто влюбленным мужчиной! Ему было так легко и весело на душе, что хотелось оседлать коня и скакать далеко-далеко за своей возлюбленной. Он сказал:
— Пойдем к страже у ближайших ворот. Я сейчас же прикажу привести двух коней, и мы поедем!
— Нет, — ответила она, весело смеясь. — Ваша поговорка говорит, что есть три непостоянные вещи: конь, царь и женщина. Зачем же их объединять, если нам и так хорошо?
Она весело смеялась и быстро шла по парку в направлении моря. Он смеялся так же, все повторяя: «Не ваша! Наша!». Он смеялся, как ребенок, над тем, что она не видит в нем султана.
Они дошли до пределов парка и по лестнице из белого мрамора спустились к Мраморному морю.
Светало.
На Девичью башню, на берегу Скутары, на Кизляр-Адалар, на анатолийский Гиссар и на долину Сладких вод наползала утренняя мгла, как пух с крыльев ангелов. А серебряные чайки радостным криком приветствовали зарю, что шла из Битинии.
Настя спустилась по белым мраморным ступеням прямо к морским волнам и омыла в них руки и белое лицо, радуясь, как эти чайки, что встречают солнце. Его красная позолота падала на кипарисы и пинии, на буки и платаны. Падала она и на глаза великого султана, что в ту ночь еще больше полюбил молодую чужестранку с далекого севера.
У берега проплывали на двух лодках турецкие рыбаки. Они узнали падишаха. Склонили головы и скрестили руки на груди, не смея заглянуть в лицо молодой госпожи.
— Я голодна, — сказала Настя и посмотрела в глаза молодому Султану.
Он жестом приказал лодкам причалить и попросил у них еды. Вскоре рыбаки дали ему печеную рыбу и коржей. Еще никогда никакие яства не ел он с таким удовольствием, с каким пробовал эту скромную пищу, разделенную с возлюбленной ранним утром на берегу моря на мраморной лестнице.
* * *Когда Сулейман с Настенькой возвращались во дворец, он спросил, как обычно в таких случаях:
— Какой подарок ты хотела бы получить завтра?
— Подарок? — переспросила она. — За что? Разве что цветок.
Он подивился и снова спросил:
— Больше ничего?
— Ах, — она как ребенок всплеснула ладошами. — Почему здесь нет учителя Абдуллы? Я уже говорила тебе о нем. Это честный турок. Он глубоко чтит Коран и тебя! Знаешь, он мог бы и дальше учить и меня, и тебя! В самом деле мог бы!.. — Она весело улыбнулась.
Султан улыбнулся так же весело:
— Где же он может быть теперь?
— Или тут, или в Кафе, — ответила она и подумала: рядом будет хотя бы один знакомый человек, пусть и турок.
— Хорошо, — сказал Сулейман. — Приведем сюда учителя Абдуллу.
Это было первое назначение, которое Роксолана Хюррем осуществила во дворце падишаха. Какое же множество их она сделала потом, — в Европе и Азии, на земле и на море, в армии и флоте, в судах и султанской казне! Но все это делала она с тайным намерением и так упорно, как может делать только женщина, что любит или ненавидит. Но не время говорить о тайном плане Роксоланы, ведь он еще не созрел. Грех еще не посеял в ее душе никаких тайн, никаких тайных дел, и она была подобна чайке, радостным криком встречающей зарю.
* * *На следующий день в полдень бывшие хозяева Насти сидели на постоялом дворе около торжища и ждали генуэзца, который пошел к сараю, чтобы узнать, что случилось с их невольницей. Уже темнело, как вдруг скрипнули двери и вошел генуэзец, задыхающийся и бледный как смерть.
Вид на крыши Константинополя.
Художник Мельхиор Лорич. Перо и чернила, 1555–1559 гг.
— Что такое? — крикнул армянин, увидев его.
— Бежим скорее! — ответил генуэзец, хлопая глазами и тяжело дыша.
— Да что такое? Куда? — посыпались вопросы. — Что стряслось? Говори толком!
Генуэзец сел, как подкошенный. Его страх передался всем. Передохнув он начал рассказывать:
— Прихожу я во дворец… Даю взятку страже… Меня пропускают… Дохожу до заместителя самого Кизляраги… Чего мне это стоило!.. Только Богу известно — вам этого не понять!
— Ну хватит уже! Говори, что дальше было!
— Я спросил заместителя Кизляр-аги, нельзя ли мне увидеться с невольницей из русской страны, с Роксоланой Хюррем, проданной тогда-то, для прислуги султанского дворца…
— Ну а что он? — Нетерпеливо прервал армянин. Слушавший это турок Ибрагим был спокоен, но очень внимателен.
— «Что?! — говорит он мне (а взятку-то уже спрятал). — Не сошел ли ты с ума?» — А ты ему что сказал?
— А я ему говорю: «Отчего бы мне сходить с ума? Это моя бывшая невольница, ей надо кое-что передать, кое-что сказать, как обычно это и бывает. Вы же знаете…» — А что он?
