Джоанн Харрис - Блаженные
— Не сейчас, Крылатая моя, не сейчас. Приходи ко мне в сторожку после комплетория. Сумеешь незаметно выскользнуть из дортуара?
— Сумею.
— Чудесно. Тогда до вечера, Жюльетта!
— А что с Флер?
— До вечера.
Она пришла вскоре после полуночи. Я сидел за столом и читал «Политику» Аристотеля, когда дверь тихо скрипнула и пламя одинокой свечи озарило Жюльеттин подрясник и сверкающую медь ее коротких волос.
— Жюльетта!
Она без рясы и вимпла. Небось в дортуаре оставила, чтобы не вызывать лишних подозрений. С короткими волосами она как миловидный паренек. В моем следующем балете она будет представлять Ганимеда или Гиацинта. Ни слова, ни улыбки. От раскрытой двери тянет холодом, а она не замечает.
— Проходи.
Я отложил книгу и выдвинул стул, на который она даже не взглянула.
— Тебе не надлежит читать душеспасительную литературу? — подначила она. — Макиавелли, ну, или Рабле? «Делай, что желаешь»[25] — это твой нынешний девиз?
— Он лучше, чем «Да будет воля Твоя»[26], — ухмыльнулся я. — Да и тебе ли поучать меня? Ты же не меньше моего притворщица!
— Я и не отрицаю. Но себе я никогда не лгала, что бы ни творила. И друзей я никогда не предавала.
Я с трудом сдержался, чтобы не вспылить. Жюльетта задела меня за живое, это она всегда умела.
— Да будет тебе, Жюльетта! Зачем нам враждовать? Лучше мадеры выпей, — я потянулся к бутыли из граненого хрусталя.
Она лишь головой покачала.
— Тогда фрукты или медовый пирог? Чего изволишь?
Молчание. Целый день ведь постилась, но ни один мускул не дрогнул на застывшем, как маска, лице. Только глаза горели. Я коснулся ее щеки. Обожаю играть с огнем! С детства риск и опасность притягивают меня как магниты. Мальчишкой я ходил по канату с петлей на шее, поджигал осиные гнезда, жонглировал ножами и купался в стремнине. Леборн называл это травлей бешеных тигров. Но кому в радость охота без риска?
— Ты не изменилась, — с улыбкой отметил я. — Одно неверное движение, и глаза выцарапаешь, да?
— Не тяни, Лемерль. К делу!
Кожа у нее гладкая. Стриженые волосы тонко пахнут лавандой. Моя ладонь скользнула на обнаженное плечо.
— Так тебе это нужно? — с издевкой спросила она.
Я в гневе отдернул руку.
— И подозрительность никуда не делась. Неужели не понимаешь, чем я рискую? Тут не обычная игра, тут план настолько дерзкий и решительный, что даже я…
Жюльетта вздохнула, подавила зевок, и я осекся, обиженный до глубины души.
— Вижу, тебе неинтересно.
— Нисколечко, — отозвалась она, ловко спародировав мою интонацию. — Да и поздно уже. Верни мне дочь!
— Прежняя Жюльетта поняла бы меня.
— Прежняя Жюльетта умерла в Эпинале.
Обидно, хотя вполне ожидаемо.
— Да ты же правды не знаешь! Считай меня кем угодно, а вины моей там и в помине нет!
— Да, конечно, — безразлично отозвалась она.
— Слушай, я ведь не святой! — заорал я, не сдержавшись. — Я не сомневался, ты выпутаешься. Если бы не смогла, я спас бы тебя, что-нибудь да придумал бы. Ну, план хитроумный…
Глаза долу, одна ножка по-балетному отведена — Жюльетта смиренно ждала продолжения.
— Черт подери, они же в спину мне дышали! Один раз я их провел, и они мечтали отомстить. Удача отворачивалась от меня, Жюльетта. Я это чувствовал и боялся. Чертов карлик разгадал мой план и предал меня. Он вас на откуп предлагал, хотел глотки вам перерезать. Меня вот отравленным ножом полоснул. Небось думала, я тебя бросил? Я вернулся бы за тобой, если бы смог. Извини, не смог, потому что несколько дней раненый в канаве провалялся. Понимаю, ты обиделась, даже разозлилась… Но не говори, что нуждалась во мне, — ты во мне никогда не нуждалась.
По-моему, прозвучало вполне убедительно: я и себя почти убедил, а Жюльетта тем же бесцветным голосом повторила:
— Отдай мне Флер.
И опять я закусил губу, отчаянно сдерживая гнев. У гнева вкус металлический, как у фальшивой монеты.
— Полно, Жюльетта! Я ведь уже объяснил. Флер ты сможешь увидеть завтра. В монастырь пока ее не верну, а встречу вам устрою. Взамен прошу лишь не враждовать со мной. Ну, и еще одну услугу. Небольшую.
Она приблизилась и положила мне руки на плечи. От складок ее подрясника снова повеяло лавандой.
— Нет, не это.
— А что?
— У меня в планах одна шутка. Ну, розыгрыш. Тебе понравится.
— Шутка? — переспросила она после долгой паузы. — Что ты задумал? Что за корысть тебя сюда привела?
— Минуту назад тебя это не интересовало! — засмеялся я.
— И сейчас не интересует. Отдай мне дочь.
— Тогда зачем спрашиваешь?
— Сама не знаю, — пожала плечами она.
Жюльетта, меня не проведешь! Вижу, как ты привязалась к этим сморщенным поганкам! Они твоя новая семья, а старой были мы, труппа «Небесного театра». Замена неравноценная, доложу я тебе, только о вкусах не спорят.
— Можешь считать это спектаклем, — проговорил я. — Мне всегда нравилось играть священников. Кстати, вот, возьми. — Я протянул ей красящие таблетки. — Смотри руки не испачкай.
— Что же мне с ними делать? — спросила она, с подозрением на меня взглянув.
Я объяснил.
— И я увижу Флер?
— Да, прямо с утра.
Мне вдруг захотелось, чтобы она ушла. Навалилась усталость, голова сильно заболела.
— Таблетки точно безвредные? Никто не отравится?
— Конечно, нет!
Хм, с «конечно» я погорячился.
— Это и есть твоя небольшая просьба?
Я кивнул.
— Нет, Лемерль, ответь, как полагается.
Понятно, бедняжка хочет мне верить. Ее второе «я» — доверчивость, мое — обман. Таким уж я родился. Я обнял ее за плечи — сей раз она не отстранилась — и заворковал:
— Верь мне, Жюльетта!
Хотя бы до завтра.
20. 22 июля 1610
Я поспешила обратно в дортуар. Было на диво светло: в безоблачном небе серебрился месяц, а звезды сияли так, то на тропке за сторожкой лежали тени. Лишь вдали, над самой каемкой горизонта, мрачнели зловещие, темнее неба, тучи. Наверное, там лил дождь. Переступив порог дортуара, я прислушалась: не бдит ли кто, — но ничего подозрительного не уловила.
За пять лет я научилась различать сестер по сопению; я знаю, кто как сворачивается под грубым одеялом, кто во сне вздыхает, кто всхлипывает. Первая от двери сестра Томазина: храп у нее звучный, с присвистом. Следующая — сестра Бенедикт. Она всегда лежит на животе в позе морской звезды. Дальше Пьета, во сне такая же чопорная, как наяву; потом Жермена, Клемента и Маргарита. Если бы не легкая поступь бывшей танцовщицы, я наверняка разбудила бы Маргариту. Вот она заворочалась и вытянула руку в жадной безмолвной мольбе. Дальше пустая спаленка Альфонсины, а напротив Антуана стыдливо скрестила руки на груди. Дыхание ровное, легкое. Вдруг она не спит? По виду не определишь. Просто слишком неподвижна Антуана, и руки сложила чересчур красиво.
