Виктория Холт - Обитель страсти
Кто-то начал аплодировать, остальные подхватили. Затем «Голубой Дунай» закончился.
В смятении я подняла руку к волосам. Во время танца из них выпали все шпильки.
Меня завтра же уволят за безответственность, подумала я, и, возможно, вполне заслуженно.
— Какая прекрасная идея! — произнес кто-то. — Танцы при лунном свете. Что может быть приятнее? И музыку здесь слышно почти так же хорошо, как внизу.
— Прекрасный танцзал, Коннан, — подхватил другой голос.
— Что ж, используем его по назначению, — согласился он.
Хозяин подошел к глазку и прокричал:
— Повторите «Голубой Дунай»!
И музыка грянула вновь.
Я взяла за руки детей и отошла к стене. Гости начали танцевать, при этом достаточно громко переговариваясь.
— Гувернантка Элвин, — донеслось до меня.
— Смелое создание! Полагаю, очередная пассия Питера.
— Мне жаль этих бедных существ. У них, должно быть, ужасно скучная жизнь.
— Но при полном лунном освещении!
— Насколько я помню, предыдущую пришлось уволить.
— Что ж, придет черед и этой.
Меня бросило в жар. Хотелось крикнуть им всем, что мое поведение было, возможно, более достойным, чем большинства из них.
В еще большее смятение я пришла, увидев Коннана почти рядом с собой. Он смотрел на меня с выражением, как я была уверена, глубочайшего осуждения, которое, вне всякого сомнения, было вполне справедливым.
— Элвин, — произнес он, — ступай к себе в комнату и забери с собой Джиллифлауэр.
Когда он говорил подобным тоном, девочка не осмеливалась перечить.
— Да, пойдемте, — как можно более хладнокровно добавила я.
Шагнув было следом за детьми, я почувствовала, что Коннан с силой сжал мой локоть.
— Вы танцуете необыкновенно красиво, мисс Ли. Я всегда высоко ценил это искусство. Возможно, потому что сам я отнюдь не преуспеваю в нем.
— Спасибо, — ответила я.
Но он по-прежнему не выпускал мою руку.
— Уверен, — продолжал он, — что «Голубой Дунай» — ваш любимый вальс. Вы танцевали так… одухотворенно…
С этими словами он увлек меня за собой, и я обнаружила, что танцую с ним среди других пар… я, в своем сиреневом хлопчатобумажном платье и с бирюзовой брошью, среди дам в шифоне и бархате, изумрудах и бриллиантах.
И я подумала: отныне «Голубой Дунай» всегда будет означать для меня именно это фантастическое кружение в залитой лунным светом «солнечной» комнате с Коннаном Тре-Меллином в качестве партнера.
— Приношу свои извинения, мисс Ли, — заговорил он, — за дурные манеры моих гостей.
— Этого следовало ожидать, и я, несомненно, заслуживаю…
— Что за вздор, — перебил он меня, и я подумала, что все это мне снится, потому что в голосе, прозвучавшем у самого моего уха, послышалась нежность.
Мы были уже в дальнем конце комнаты, и, к моему изумлению, он увлек меня сквозь портьеры и дверь на лестничную площадку между двумя пролетами каменных ступеней.
Мы перестали танцевать, но он не выпускал меня из кольца своих сильных рук. На стене горела желтовато-зеленая парафиновая лампа. Ее света хватало лишь на то, чтобы я могла различать его лицо, показавшееся мне жестоким.
— Мисс Ли, — заговорил он, — вы становитесь совершенно очаровательной особой, когда забываете о необходимости напускать на себя суровость.
А затем он прижал меня к стене и поцеловал. Я пришла в ужас в равной степени как от происшедшего, так и от собственных эмоций. Понятно, что означает этот поцелуй. «Ты ведь не против легкого флирта с Питером Нанселлоком. Почему бы тебе, в таком случае, не пофлиртовать со мной?»
Мое возмущение было столь велико, что вырвалось из-под контроля. Я изо всех сил оттолкнула его. Это настолько удивило Коннана Тре-Меллина, что он попятился. А я, подобрав юбки, бросилась бежать что было сил вниз по лестнице.
Я не знала, где нахожусь, но продолжала бежать наугад, пока не оказалась на галерее, откуда уже нетрудно было найти путь к моей комнате.
Там бросилась на кровать и лежала, пока не отдышалась.
Мне не остается ничего другого, сказала я себе, кроме того, чтобы убраться из этого дома, причем как можно быстрее. Его намерения относительно меня совершенно ясны. Вне всякого сомнения, мисс Дженсен уволили только потому, что она отказалась удовлетворять его притязания. Этот человек — настоящее чудовище. Похоже, он считает, что все, кто на него работает, должны безраздельно принадлежать ему. Или он вообразил себя турецким султаном? Как он смеет обращаться со мной таким образом!
В горле стоял такой комок, что казалось, я задыхаюсь. Такой несчастной я себя еще никогда не ощущала. По правде, на самом деле меня больше всего задело то, что, по его мнению, я совершенно не заслуживала уважения.
Это было сигналом беды.
Теперь я должна призвать на помощь весь свой здравый смысл.
Я встала с кровати и заперла дверь. Нужно позаботиться о том, чтобы моя дверь была заперта на протяжении последней ночи, которую мне предстоит провести в этом доме. Остается еще доступ через спальню Элвин и классную комнату, но, надо полагать, он не решится воспользоваться этой возможностью.
И все же я не чувствовала себя в безопасности.
Правда, если, паче чаяния, он все же осмелится войти, можно будет позвонить и… И что?
Первым делом следует написать Филлиде. Я села к столу и попыталась это сделать, но руки дрожали и буквы выходили такими кривыми, что записка смотрелась карикатурно.
Можно начать упаковывать вещи.
Подойдя к шкафу, распахнула дверцу. На мгновение показалось, что там кто-то стоит, и от испуга я вскрикнула, но затем почти сразу же поняла, в чем дело. Это была амазонка, которую раздобыла для меня Элвин. Я совершенно позабыла о сегодняшнем приключении на пустоши, поскольку то, что произошло в «солнечной» комнате и позднее, временно затмило все прочие события.
Я довольно быстро упаковала сумки, благо вещей было очень немного.
Успокоившись, написала письмо Филлиде.
Закончив писать, я услышала доносящиеся снизу голоса и подошла к окну. Несколько пар вышли на лужайку перед домом и начали танцевать.
Кто-то произнес:
— Какая божественная ночь!
А затем я увидела то, чего и ожидала. Коннан. Он танцевал с леди Треслин. Я представила себе, что он мог ей говорить.
И в гневе отвернулась от окна, пытаясь убедить себя в том, что боль, которую я ощущаю, вызвана совершенно непреодолимым отвращением.
Затем разделась и легла в постель. Когда, наконец, погрузилась в сон, он был путаным и густо населенным Коннаном, леди Треслин и мною. А на заднем плане постоянно присутствовала размытая фигура, преследующая меня со дня приезда в этот зловещий дом.
