Лиза Клейпас - Подари мне эту ночь
— Он обеспечивает пищей на столе и крышей над головой. Защищает свою семью и выполняет свои обещания.
Адди вздохнула, встретившись с ним взглядом.
— Хотелось бы мне, чтобы все было вот так просто. Хотелось бы, чтобы мне не нужно было думать обо всем этом. Было бы гораздо легче, если бы я этого не делала.
— Аделина, большую часть времени я не понимаю, о чем, черт побери, ты говоришь.
— Знаю, что не понимаешь, — задумчиво сказала она. — Мне жаль.
* * * * *
Она думала об их разговоре, когда в эту ночь ложилась в постель, спать не хотелось, и она испытывала смутное беспокойство, пока не услышала нежные звуки гитарных струн. Бен и эта странная, тоскливая песня, которую он играл так часто. Теперь она стала ее самой любимой, а ведь она не знала ни слов, ни названия. Для кого он поет эту серенаду? — удивлялась она, вперившись в темноту. Серенада Бена звучит просто так? Для всех них? Для женщины, которую он когда-то любил, той, которую отчаянно желал?
Каково это быть желанной им? Она представила себя и Джефа, и как они отдыхали сегодня на своей поляне, у ручья, обнявшись и обмениваясь долгими, медленными поцелуями. На что это было бы похоже, если бы на месте Джефа был Бен? Вместо рыжеватых кудрей, ее пальцы перебирали бы угольно-черные пряди. Адди неловко перекатилась на живот, пытаясь отделаться от этих мыслей. Ее ужасало направление, в котором потекли ее размышления. Но, может, это нормально, даже естественно интересоваться Беном.
Вот он притянул ее к себе на колени…
Адди крепко зажмурила глаза.
Его теплое дыхание на внутреннем ободке ее уха, и он шепчет…
Она коротко, смущенно застонала и зарылась лицом в подушку. Как она может позволять себе представлять подобные вещи? Спи, приказала она себе, пытаясь не обращать внимания на тихую гитарную музыку и головокружительные мысли. Постепенно она расслабилась, тело ее обмякло, и она провалилась в сон. Но Бен Хантер был и там, более живой, чем позволялось человеку из снов.
Она была в спальне, раскинувшись на матрасе, обнаженная под прохладной простыней. Глаза ее не отрывались от дверного проема, где шевельнулась и скользнула в комнату тень. Это была темная фигура мужчины. Пока он приближался к кровати, мускулистая поверхность его голой груди и плеч поблескивала в лунном свете. Резко сев, она стиснула простыню на груди. Он посмотрел на нее так, словно она принадлежала ему, глаза его были нежными и насмешливыми, и она замерла на месте, вернув ему его взгляд. Нет, Бен, хотела прошептать она, но губы ее не смогли произнести отказ.
Тело ее требовало чего-то, и этот голод был слишком сильным, чтобы терпеть. Желая убежать, она сделала движение в сторону, и Бен схватил ее за запястья. Он опустил голову и поцеловал ее, рот его был обжигающим и сладким. Его руки сорвали простыню и заскользили по ее обнаженному телу, блуждая от грудей к животу. Лунный свет словно померк, и они погрузились в темноту, его поцелуи оставляли горячие отпечатки на ее коже, его твердая плоть прижималась к ней, голая спина напряглась под ее ладонями. Она выгнулась, желая его, жаждая, со стоном повторяя его имя…
Адди тихо ахнув проснулась, волосы ее запутанной копной упали ей на лицо. Сердце бешено стучало. Кожа была лихорадочно горячей. Да что же с ней такое? Это был тот самый сон, который она видела раньше так много раз. Но на этот раз Бен, а не незнакомец, занимался с ней любовью.
Она выпрыгнула из постели и подошла к окну, ухватилась за подоконник и глубоко вдохнула ночной воздух. Снаружи стояла тишина. Ничто не волновало темноту.
Что со мной происходит? — спросила она себя, слезы растерянности выступили на глазах. Она была в спальне Аделины Уорнер, носила ночную рубашку Аделины. Я забрала ее семью, мужчину, который любит ее. Я езжу на ее лошади, сижу на ее месте за столом, пользуюсь ее щеткой для волос. Но она была не Аделиной Уорнер, она была Адди Пек, и она хотела домой. Ей хотелось быть в месте, где все было ей знакомо. Она не хотела тревожиться об убийстве Рассела. Она не хотела ломать жизнь Бену Хантеру. Она больше не хотела иметь ко всему этому никакого отношения. Нет выхода. Эта мысль сведет ее с ума. Хотя Адди могла видеть весь комизм того, как отличалась жизнь, которая была у нее когда-то, от жизни, которую она вела теперь, некоторые вещи было трудно вынести. Она никогда раньше не жалела о том, что не родилась мужчиной, и не завидовала мужской свободе до сего момента. Упорно пытаясь подражать примеру Мэй и Каролины, она с трудом сдерживала свои врожденные порывы. Поскольку она росла в доме без мужчин, она привыкла считать свободу высказываться и принимать свои собственные решения само собой разумеющимися. Присматривая за небольшим хозяйством, она зарабатывала на жизнь и оплачивала счета. Но здесь существовало так много вещей, которых она не могла высказать, так много того, что ей не давали или попросту запрещали делать.
Женщины должны быть непритязательными. Женщины должны быть тихими. Адди приходилось следить за тем, чтобы не разговаривать слишком много за столом. Мужчинам не нравилось, когда женщина вмешивается в их разговор о делах, даже если она могла сказать что—то важное.
Мужчины могли открыто сказать, чего они хотят. Женщинам приходилось придумывать искусную и витиеватую тактику. Разговоры шепотом, предусмотрительно закрытые двери, умение с нежностью в голосе поправить или выразить осуждение — вот это женские хитрости. Она могла быть откровенной с ребенком, со слугой или с другой женщиной, но никогда с другим мужчиной. С мужчиной приходилось изворачиваться, и мямлить, и глупо улыбаться. Адди поняла, что даже Рассел был более уступчивым, когда она была с ним жеманной и милой, и он же прогонял ее, угрожая запереть в комнате, если она не перестанет вести себя так, словно она носит брюки.
Единственное, чего она никак не ожидала от себя, была все возрастающая жажда мужского общества. Этот мир был разделен на две половины, и этот факт все, как мужчины, так и женщины, безоговорочно принимали. Но она выросла в другое время, когда мужчины и женщины постоянно взаимодействовали, как друзья и партнеры, а иногда еще и как коллеги.
Но не здесь. Не сейчас. Она окунулась в мир, где в основном обитали женщины, чьи дни были наполнены заботой о детях, их женскими секретами и чисто женской дружбой. Она очень скоро устала от разговоров о деторождении, ухаживаниях, детях и замужестве. Мужчины не играли в этом мире важных ролей. Они приходили домой обедать, похлопывали детей по головке и односложно отвечали на вопросы своих жен.
Когда муж какой-нибудь их соседки или кузины отправлялся в путешествие, она приезжала на неделю, или даже несколько, на ранчо, чтобы сравнить письма и слухи, вышивать и болтать о своей семье. Женщина не обладала никаким статусом в реальном мире, разве что как чья-то жена. Только в обществе других женщин она становилась личностью, обладающей властью и особыми правами. Дочери подражали своим матерям и старшим сестрам, пока не могли повторить те же манеры, выработать те же привычки и завести таких же друзей.
