Ханна Хауэлл - Честь горца
Этим утром Найджел удивил ее, начав соблазнять, пока она находилась между сном и явью. Даже скорее во сне, чем наяву. Жизели казалось, что она должна была бы разозлиться, быть в смятении, почувствовать себя задетой, но как бы внимательно она ни прислушивалась к себе, ничего похожего не замечала. Он ведь предупредил, что будет соблазнять ее, а она не ответила решительным отказом и в известном смысле приняла вызов. В том, что делал Найджел, не было никакой злобы, никакого намека на унижение. Главное, Жизель понимала, что собственная беззаботность к его попыткам соблазнить ее вызвана уверенностью, что Найджел Мюррей остановится, услышав отказ.
Сегодня утром он не услышал от нее «нет», подумала она, поморщившись и покраснев от смущения. Она была не против. Не против настолько, что могла бы прокричать об этом во весь голос. Еще одна слабость, удивилась она и покачала головой. Сколько-то их еще обнаружится!
Одно Жизель все-таки понимала очень ясно. Нужно что-то решить по поводу Найджела. Их влечет друг к другу. Нельзя было отрицать этого и не обращать на это внимания. А после того, что случилось нынешним утром, нельзя позволять Найджелу вести свою игру, к которой он будет относиться все более серьезно. Она в этом не сомневалась. Теперь Найджел понял, что может одержать над ней победу. Прежде чем они устроятся на ночь, ей нужно решить для себя, будет ли она и дальше потакать ему или недвусмысленно положит конец его притязаниям на сегодня, а может, и навсегда.
Жизель от удивления открыла рот, когда рядом вдруг возник Найджел, горделиво демонстрируя ей уже ощипанную перепелку. Она почувствовала, как ей стало неудобно от его внезапного появления: в эту минуту она думала как раз о нем. Оставалось надеяться, что тени, которые ползли от уходящего солнца, скрыли смущение. А ее беспокойство он отнесет на счет своей привычки появляться бесшумно. Жизель улыбнулась в ответ на его улыбку.
– Значит, у нас сегодня праздник, – пробормотала она.
Насадив птицу на вертел, он расположился напротив Жизели.
– Порадуемся же щедрости Господа, когда он ее являет, – отозвался Найджел. – Это помогает легче переживать тощие времена.
– Разве? Я-то думала наоборот. Каждый ведь помнит, как все было благополучно в прошлом.
– Какой мрачный взгляд на мир. – Он хмыкнул и покачал головой. – Вы, наверное, из тех, кто начинает думать о всемирном потопе, когда дождь идет несколько дней кряду. Я прав?
Ей захотелось посмеяться и над тем, как он подтрунивает над ней, и над самой собой, тем более что в его словах была большая доля правды. С тех пор как Жизель себя помнила, она серьезно и даже подозрительно относилась ко всему вокруг. Если предстояло принять какое-нибудь решение, она почему-то всегда сначала думала о дурных последствиях. Замужество лишь усугубило эту привычку.
– Нет ничего плохого в том, чтобы быть готовой к худшему, сэр Найджел.
– Конечно, – согласился он. – Но если думать только о плохом, только о смерти и несчастьях, в душе поселится мрак.
– Моя бабушка говорила то же самое.
– Мудрая женщина.
– Только потому, что думала, как и вы?
– Да. – Найджел усмехнулся, когда Жизель хихикнула, но тут же стал серьезным. – Мы с ней правы в главном. Если видеть во всем зло и несчастья, через какое-то время ничего другого вокруг не увидишь и только этого будешь ожидать от людей. Это дорога в никуда.
– Я понимаю, правда понимаю, – заверила она его. – Мне кажется, если бы с самого начала я и не была такой, то из-за своего замужества я бы превратилась в такую женщину.
– Значит, еще не превратилась? – Он пристально наблюдал за ней, ожидая ответа. Найджел все еще не был уверен, что Жизель доверяет ему, и поэтому настойчиво пытался найти подтверждение, что когда-нибудь она отнесется к нему с доверием.
– Не совсем. – Она поморщилась. – У меня не было ни особого повода, ни времени убедиться в людской доброте в эти последние месяцы. Особых надежд тоже не было. Однако я не растеряла способность чувствовать красоту и радоваться ей. Я это поняла, когда увидела вот это местечко. Не потеряла и тяги к миру в душе и желания вновь поверить людям. Когда я снова почувствую себя свободной, то не сомневаюсь, в моей душе ничего не останется от болезненного надлома.
Найджел покрутил вертел, чтобы птица равномерно обжаривалась. Жизель поднялась и принесла хлеб, бурдюк с вином и две железные миски, которые Найджел держал у себя в седельной сумке. Страшно захотелось есть, и она уселась, надеясь, что ей хватит терпения дождаться, пока перепелка прожарится до конца.
Она улыбнулась, поймав себя на том, что, наклонившись к костру, жадно вдыхает аромат еды. В последние дни у нее появился неуемный аппетит. Жизель знала, в чем причина. Она приложила немало сил, чтобы остаться в живых, чтобы не попасть в руки врагов. «Бабушка была бы рада», – подумала она и улыбнулась еще шире.
– Чему радуетесь? – Найджел вытащил из ножен кинжал, разделил тушку пополам и передал Жизели ее долю.
– Просто подумала, что бабушка была бы страшно довольна, если бы увидела, как я сейчас расправляюсь с едой, – ответила Жизель. – Она всегда ставила передо мной тарелки и уговаривала хоть немного поесть.
Найджел хмыкнул.
– Все взрослые так делают. Вы, кстати, мало чем отличаетесь от ребенка. Мне очень легко представить, как вам нравится, когда вас упрашивают и носятся как с писаной торбой.
Жизель едва улыбнулась – так она была занята едой. Какое-то время они с Найджелом молчали, делая перерыв в еде только для того, чтобы передать вино из рук в руки. Она ничуть не удивилась, когда в конце не осталось ни кусочка на потом. Птичка была маленькой, а аппетит зверский. Неразумно было идти на поводу у желудка, но Жизель решила, что удовольствие стоило того.
Она собрала миски и отнесла их к воде. Закопала в мягкую землю кости, чтобы запах не привлекал ночных зверей к их стоянке. Потом вымыла посуду, сполоснула лицо и руки. Укладывая миски назад в сумку, она заметила, как Найджел рассматривает ее. Вернулась на свое место у огня и почувствовала себя не в своей тарелке от его откровенного взгляда.
Найджел усмехнулся в душе, когда увидел, как она занервничала. Он извинился и отправился в кусты. Ему было известно, как снимать напряжение и беспокойство словами и поцелуями. Ее возмущение или гнев подсказали бы ему, что он совершил серьезную ошибку там, на постоялом дворе. Но ни того ни другого он не заметил. Если он правильно понимал Жизель, она сейчас была полна сомнений.
Ему до боли хотелось заняться с ней любовью. Утром она была податливой, открытой и теплой, но он запретил себе пользоваться своим преимуществом. Из того немногого, что она рассказала ему про свое несчастное замужество, он понял, что с ней обращались жестоко, непрестанно насиловали ее. Она не знала наслаждения, а только боль и унижение. Поэтому он решил, что настало время, когда ей нужно будет убедиться, что мужское прикосновение может стать для нее удовольствием, что мужчина может подарить ей радость, ничего не требуя взамен. Найджел надеялся, что справится с этой задачей, а она справится со своими страхами. Само собой подразумевалось, что он должен проявлять сдержанность, хотя с каждым днем терпеть становилось все труднее. Желание росло и требовало выхода.
