Бертрис Смолл - Любовь дикая и прекрасная
— Ваше величество, — прошептал граф и поднялся.
Елизавета порадовалась, что сидела на возвышении, но и тогда их глаза оказались почти на одном уровне. Это получилось явно не в пользу королевы, которая предпочитала разглядывать обожателей с высоты своего великолепия. Ее янтарные глаза сузились, и она заговорила:
— Итак, шотландский плут, ты наконец-то вернулся.
— Да, ваше величество.
— А какими скверными делами ты занимался вдали от нас? — спросила Елизавета лукаво.
— Женился и стал отцом сына, мадам.
Несколько придворных из более молодых захихикали, посчитав, что граф себя погубил.
— А сколько времени ты уже женат, милорд?
— Два года, ваше величество.
— А сколько лет твоему сыну?
— Два года, ваше величество.
Глаза Елизаветы широко раскрылись, а уголки губ задергались.
— О Боже, Гленкерк! Не говори мне, что тебя поймал возмущенный отец!
— Нет, мадам. Нас с женой обручили еще в те годы, когда она была ребенком.
«Здесь таится какая-то занятная история, — подумала Елизавета, — но не стоит доверять ее ушам придворных сплетников. Пусть они теряются в догадках».
— Пойдем, Гленкерк, я хочу послушать об этом наедине.
Оставив двор, королева, идя впереди графа, вошла в небольшую приемную.
— Без церемоний, граф! Садись.
Елизавета села и налила два стакана вина.
— А теперь, Гленкерк, — продолжала она, подавая напиток, — объяснись.
— Когда нас обручили, Кат было четыре года, а мне тринадцать. Так прошло одиннадцать лет.
— Кат? — удивленно переспросила королева. Патрик улыбнулся.
— Катриона, ваше величество, это по-гаэльски Катерина.
— Так, — нетерпеливо произнесла Елизавета. — Но почему же получилось, что твоему браку два года и твоему сыну столько же?
— Произошло недоразумение, и она убежала за три дня до свадьбы.
Глаза королевы озорно сверкнули.
— Ты получил упрямую девицу, а, милорд?
— Да, мадам, именно. И я почти целый год не мог ее нигде разыскать.
— Надо уж было постараться разыскать ее как-нибудь пораньше, Гленкерк, раз она понесла твоего ребенка.
Патрик засмеялся.
— Сначала она пряталась у преданных слуг, ушедших на покой, а затем в горах, в небольшом особняке, который принадлежал еще ее бабушке. Там я ее и нашел, и все было бы хорошо, если бы…
Королева прервала его:
— Уверена, ты совершил какую-нибудь огромную глупость.
— Да, — признался граф, — и она снова убежала. В Эдинбург, где мой брат с женой как раз собирались во Францию.
Она сумела заговорить зубы Фионе, и та позволила ей остаться в их доме без ведома Адама. Фиона рассчитывала, что Кат быстро одумается и вернется ко мне. Но на Новый год она обнаружила, что та все еще прячется в Эдинбурге, а до рождения малыша оставалось всего около двух месяцев. И тогда жена брата написала мне. Мы с дядюшкой сразу же ринулись в Эдинбург. Мы с Кат выяснили отношения, помирились, и дядюшка, состоящий аббатом гленкеркского аббатства, нас повенчал.
— Держу пари, Гленкерк, что тебе пришлось нелегко, — усмехнулась королева.
— Нелегко, — согласился он.
— А когда родился твой сын?
— Примерно через час после брачного обряда.
Елизавета, во время разговора потягивавшая вино, принялась громко хохотать и хохотала до тех пор, пока из глаз у нее не брызнули слезы. От смеха у королевы перехватило дыхание, она поперхнулась вином и закашлялась. Не долго думая, Гленкерк встал, нагнулся и похлопал ее по спине.
Когда королева наконец отдышалась, то сказала:
— Надеюсь, милорд, ты привез свою дикую девицу, ибо я желаю с ней познакомиться.
— Привез, ваше величество, и также привез мою мать, леди Маргарет Стюарт Лесли. Надеюсь, вы примете их обеих.
— Приму, Гленкерк. Приводи когда захочешь. Но скажи, красива ли твоя жена?
— Да, мадам, красива.
— Столь же красива, как и я? — скромно спросила королева.
— Едва ли можно сравнивать красоту ребенка с красотой зрелой женщины, ваше величество.
Елизавета, довольная, заулыбалась.
— Боже, Гленкерк! Думаю, у тебя не все потеряно. Это первый настоящий комплимент, что я слышу из твоих уст при моем дворе.
Два дня спустя Патрик привез свою жену ко двору. Когда Катриона направилась в сторону королевы, то дамы помоложе злорадно отмечали, сколь скромно и непритязательно выглядело ее платье, а дамы постарше и поопытнее завидовали прозорливости графини.
Королева Елизавета стояла в платье из ярко-красного бархата, обвешанном лентами и драгоценностями, сверкавшими под огромным золотистым кружевным рюшем. А графиня Гленкерк надела черное бархатное платье со многими юбками. Широкие рукава были отделаны кружевами, и разрезы на них открывали белый шелк, усыпанный вышитыми золотыми звездами. Глубокое декольте обрамлялось высоким кружевным воротником, сильно накрахмаленным и прозрачным. На шее сверкали три длинные нити великолепных бледно-розовых жемчужин. И только одно-единственное кольцо украшало руку графини Гленкерк — крупный рубин в форме сердца. Незавитые волосы прекрасной дебютантки разделялись посередине пробором и, стянутые над ушами, сходились в узел на затылке, где их венчал кружевной чепец. В изящных ушах блестели две крупные розовые жемчужины.
Фрейлины посчитали туалет юной графини слишком простым, но Лестер склонился к своей жене Леттис и прошептал: «Какая красавица!» На что в ответ услышал: "Да!
Надеюсь, она не задержится при дворе!"
Прекрасная чета приблизилась к королеве. Изысканно взмахнув шляпой, Гленкерк отвесил низкий поклон. Графиня опустилась в изящном реверансе. Поднявшись, Гленкерки с достоинством встретили взгляд королевы. И на какой-то миг Елизавета Тюдор подумала о том, как много потеряла, не последовав зову сердца.
— Добро пожаловать, графиня.
— Я приношу вашему величеству величайшую благодарность за приветствие, — осторожно проговорила Катриона.
— Твое дитя и в самом деле удивительно красиво, Гленкерк, — сухо сказала Елизавета. — В следующий раз приведи свою мать. Буду рада познакомиться и с ней. — Она повернулась к Катрионе:
— Надеюсь, вы приятно проведете здесь время.
Поняв, что аудиенция окончена, Катриона снова опустилась в реверансе. Поблагодарив Елизавету, она отступила назад. Потом графиня справилась у мужа, что именно имела в виду королева, когда назвала ее ребенком. Патрик сказал, и Катриона рассмеялась.
Несколько дней спустя Гленкерки привели ко двору Мэг, и королева вежливо приняла ее, хотя при этом не преминула поджать губы и заметить:
— Не думаю, Гленкерк, чтоб у тебя были некрасивые сестры.
Однако сердечность Мэг покорила Елизавету.
