Сабрина Джеффрис - Неодолимое желание
— Неужели? — Время разговоров прошло. Вместо этого Гейб поцеловал Вирджинию.
На мгновение она замерла и стояла тихо, как молодая кобыла, готовая стрелой сорваться с места. Потом ее губы стали мягкими, ожили и затрепетали, она прильнула к нему всем телом, и Гейб понял, что сделал правильный ход.
Потому что Вирджиния была очень похожа на него, хотя и не хотела в этом признаваться. Она была живой, восприимчивой к прикосновениям и наслаждению, а не к словам и спорам. И Гейба это устраивало. От гонки и от их спора у него до сих пор бурлила кровь, и он сгорал от желания прикоснуться к ней снова и почувствовать вкус ее губ.
Гейб протолкнул язык между ее нежными губами и окунулся во влажные глубины ее рта, исследуя все потайные местечки. Боже мой, ему хотелось навеки затеряться там. Вирджиния отвечала на его поцелуи, касаясь языком его языка и вцепившись пальцами в сюртук, чтобы удержать Гейба на месте и разжечь в нем огонь страсти.
Это была та женщина, которую он хотел, с ее стройным телом и гладкой кожей, с гортанным смехом, которому наверняка завидовали все женщины вокруг. Она была колдуньей дикого леса, которая безжалостно и успешно сводила его с ума.
Вдруг она оторвалась от его губ.
— Тебе не удастся выиграть спор, бессмысленно целуя меня.
— Я могу попробовать, — пробормотал Гейб рядом с ее маленьким дерзким подбородком. — Ты прекрасно знаешь, что дело не в деньгах. Всякий раз, когда я вижу тебя, у меня закипает кровь, и я думаю только о том, как сильно мне хочется уложить тебя в постель.
Вирджиния напряглась, и Гейб понял, что слишком прямолинеен, но в этом он не виноват, слова никогда не были его сильной стороной. Он — человек дела.
— Это очень большое заблуждение, если ты думаешь, что я…
Гейб снова поцеловал ее. Только на этот раз он привлек ее к себе, обнял и завладел ее ртом. Через несколько секунд она стала мягкой и податливой, и Гейб проложил дорожку обжигающих поцелуев вниз к основанию ее шеи. Шелковистая кожа шеи с запахом флердоранжа и миндаля сводила его с ума и пробуждала в нем желание полностью подчинить ее своей власти.
— Я хочу… — задыхаясь, произнесла Вирджиния, когда он стал покрывать поцелуями ее шею, — ты должен перестать быть таким… порочным.
— Нет, ты не хочешь этого, — продолжая целовать ее, пробормотал Гейб.
Боже милостивый, какая она сладкая. Ее тело прижималось к нему, льнуло, доводя его до безумного возбуждения. Он пробежал пальцами по ее груди, двинулся вниз к талии и к стройным бедрам.
Ему на ум пришли слова Лайонса о том, как следует обращаться с приличными женщинами, но его руки, похоже, сами знали, что делать, а потому обхватили ее маленькие крепкие груди с затвердевшими сосками, которые топорщились через ткань платья. Гейб сгорал от желания сорвать с нее одежду и обхватить эти соски губами, лаская их до тех пор, пока не услышит стон Вирджинии и она не обмякнет у него в объятиях.
Но это — безумие. Сюда может кто-нибудь прийти.
«Хорошо!» — шептал ему его разум. Тогда репутация ее будет подорвана, и он сможет жениться на ней без преодоления полосы препятствий в виде ухаживаний.
Если только тот, кто найдет их здесь, не убьет его раньше.
Но это Гейба совершенно не волновало. До тех пор, пока она будет позволять ему прикасаться к ней, он будет это делать. Потому что есть вещи, ради которых стоит умереть.
Глава 8
Вирджиния не могла поверить, что руки Гейба лежат у нее на груди. Это ужасно! Возмутительно!
Восхитительно.
Как может что-то скандальное давать такие приятные ощущения? Уже то, что он поцеловал ее, было плохо, а теперь своими ласками он приводит в смятение ее чувства. Это просто нечестно. Он жульничает. А она позволяет ему это делать.
Надо остановить его. И она остановит… через несколько минут. После того как поймет, почему не хочет этого делать.
Он подтолкнул ее к живой изгороди лабиринта, прижимаясь к ней всем телом и продолжая терзать ее рот. Подрезанные ветки самшита кололись сквозь платье, она слышала их острый запах, но осознавала только ощущения, которые вызывал в ней Гейб, жаркие и очень чувственные. Такие приятные. Особенно когда он зажал в руках ее грудь и касался сквозь платье напряженных сосков. Трудно было сказать, где заканчивалось его прерывистое дыхание и начиналось ее собственное. Боже правый, он сводит ее с ума!
И она, должно быть, делала с ним то же самое; она ощущала его выступающую плоть. Виржиния выросла на конном заводе и знала, что это означает. Это должно стать предупреждением о том, что пора прекратить это безумие, но она почувствовала ликование в душе. Гейб сказал правду, что испытывает к ней сильное желание. Когда он целовал ее, в нем не было ни капли холодного расчета, и ее женское тщеславие было удовлетворено.
Но когда Гейб расстегнул верхнюю пуговицу лифа, Вирджиния отодвинулась и перехватила его руку.
— Нельзя, — прошептала она, глядя на его вторую загорелую руку, которая продолжала ласкать ее грудь. — Это непристойно.
— Это именно то, о чем я сейчас подумал, — блеснул глазами Гейб, — о непристойности.
Ужасный человек, он еще смеется над ней.
— И безрассудно, — проворчала Вирджиния, чтобы отвлечься от осознания того, что Гейб расстегнул еще две пуговицы. — Ты очень безрассудный. — Она умирала от ощущения его пальцев на своей обнаженной коже.
— А чего ты ждешь от такого мужчины, как я? — Гейб поцеловал ее в висок. — Безрассудство — мое призвание. И потом, тебе ведь нравится, когда я безрассудно веду себя.
— Нет, не нравится! — выпалила Вирджиния, и это была явная ложь. Ощущение его руки, проникающей под лиф платья, было обжигающим. Оно заставляло ее почувствовать себя настоящей женщиной. Его женщиной.
Она сумасшедшая.
— Тебе нравится это, — поцеловал ее в ухо Гейб, — потому что незаметно для других в тебе тоже есть доля безрассудства.
У Вирджинии заколотилось сердце. Ну почему именно он должен быть тем единственным, кто замечает ее желание быть безумно безответственной?
— Только не говори мне, что ты не испытала удовольствия от гонки сегодня днем, — продолжал Гейб, словно маленький чертик, сидящий у нее на плече и нашептывающий ужасную правду. — Я видел твое лицо.
— До или после того, как ты едва не разбился? — выдохнула Вирджиния. О Боже, он проник к ней под корсет, чтобы ласкать ее соски. Больше всего ей хотелось сбросить одежду, чтобы ему было удобнее делать это.
— Ты действительно за меня переживала. — Его рука замерла у нее на груди.
Что она сказала? Ах да. Ей не следовало этого говорить.
