Эльза Вернер - Эгоист
– То же самое, что предложил мне ты, вызвав сюда. Посмотри-ка, как просияло лицо Фриды при одной мысли о родине! Конечно, она не покинет своего отца, где бы он ни жил, но здесь она, пожалуй, скончается от тоски по родине.
Густав очень разумно нажал на самую чувствительную клавишу: Франц Зандов испуганно взглянул на Фриду, глаза которой действительно засияли, как только речь зашла о возвращении на родину, и которая теперь грустно поникла головой.
– Пойдем, Джесси, – сказал Густав, беря под руку невесту. – Оставим их наедине друг с другом! Я должен рассказать тебе все подробно, так как вижу, что ты многого не понимаешь. Кроме того, я чувствую живую потребность заставить тебя поудивляться мне. Вчера мне это чрезвычайно понравилось.
Он увлек Джесси за собой, а отец и дочь остались одни.
Фрида не нуждалась ни в каком объяснении, как Джесси, она уже давно догадалась обо всем и, прижавшись к отцу, тихо сказала:
– Уже тогда, когда мы вместе стояли на берегу океана, я знала, что ты никого не пошлешь сознательно на гибель.
Франц Зандов долго с любовью посмотрел в темные глаза дочери, сиявшие теперь нежным обожанием. Он впервые вынес ее взгляд без страха и упрека и почувствовал значительное облегчение.
– Нет, дитя мое, – тихо сказал он, – я не мог этого сделать и теперь, будь что будет!
Между тем Густав и Джесси рука об руку ходили по саду, и их разговор вначале был очень серьезным. Густав рассказал невесте всю историю с махинациями Дженкинса, насколько возможно пощадив своего брата и изобразив его жертвой заблуждения, которое лишь теперь стало для него ясно. Когда он кончил, Джесси быстро сказала:
– Густав, если и мое состояние вложено в то предприятие, само собой разумеется, мы передадим его твоему брату в неограниченное распоряжение до тех пор, пока он будет считать это нужным.
– Твое состояние здесь совершенно не при чем, – объяснил Густав. – Каков бы ни был Франц в качестве коммерсанта, в роли твоего опекуна он абсолютно безупречен – это сама добросовестность. Он с полным уважением отнесся к завещанию твоего отца. Ты была и останешься богатой наследницей, Джесси. К сожалению, этот недостаток нельзя изменить, но тем не менее я твердо решил жениться на тебе, и не далее как через месяц.
– Это невозможно! – возразила Джесси. – Надо еще много кое-чего привести в порядок и подготовить. Ты сам должен признать, что времени осталось слишком мало.
– Я ничего не признаю, – заявил Густав. – Всю деловую сторону возьмет на себя мой брат, а остальное можно вполне успеть сделать. Ведь у вас здесь, в Америке, все совершается с быстротой молнии, все – и спекуляции, и обогащение, и даже жизнь и смерть. Я ничего не имею против подобного образа действия, поскольку его можно распространить и на брак и, как твой будущий тиран, требую, чтобы ты через месяц стала моей женой.
Джесси, видимо, не казалось слишком трудным подчиниться такой тирании, во всяком случае, слегка помедлив, она, улыбаясь и краснея, почти тут же выразила свое согласие.
Тогда ее жених произнес:
– По крайней мере я смогу находиться рядом с братом, когда разразится первая буря, тем более, что ждать ее недолго. Конечно, в консульстве узнают об этой махинации, и сегодня же вечером весть распространится по всему городу. Любезный агент Дженкинса, поклонник моего литературного таланта, сначала станет рвать на себе волосы, а затем начнет посылать одну телеграмму за другой в Нью-Йорк. Ах, хотелось бы мне видеть, как господа «Дженкинс и Компания» будут извергать пламя своего гнева и посылать меня на самое дно преисподней. Ну да я надеюсь с Божьей помощью еще раз представить им такой случай, как только появятся мои статьи. Пусть узнают, на что способно перо, которое они намеревались подкупить!
– Так ты действительно думаешь, что мой опекун откажется от тех своих обязательств? – спросила Джесси.
– Он должен сделать это во что бы то ни стало! После того, что случилось сегодня, для него вообще не остается выбора. Вместе с тем он достаточно хороший коммерсант и сумеет спасти то, что еще можно. Конечно, Дженкинс постарается причинить ему как можно больше неприятностей, ну что ж, тем лучше! Это по крайней мере заставит Франца обратить взор на Германию, и мы снова окажемся вместе. К своим прежним лихорадочным спекуляциям он не может и не смеет вернуться, здесь же слишком велико искушение начать все сначала. Лед теперь наконец-то сломан, а Фрида – это своего рода очищающий весенний вихрь, который воскресит его к новой жизни, и мы можем довериться ей. Даю тебе слово: через несколько лет она привезет отца обратно на его родину.
Постепенно Густав и Джесси дошли до берега и остановились у скамейки, на которой в тот памятный пасмурный вечер сидела Фрида. Перед ними лежал океан, сверкающий под солнечными лучами.
Густав, указав на него рукой, обнял невесту.
– Там находится мое отечество, Джесси! – произнес он. – Через несколько недель оно станет также и твоим, и ты полюбишь его: ведь это – родина твоей матери. Возможно, что прав мой брат, утверждавший сегодня утром, что здесь больше свободы и простора для интеллектуальной деятельности, чем у нас в Германии, что здесь скорее можно выдвинуться, достичь заметного успеха даже на литературном поприще. Но именно сейчас наступило время, когда от нас, немцев, требуется собрать все жизненные силы на борьбу за честь и достоинство нации. И я с радостью готов сделать это и не требую никакой иной награды, кроме той, чтобы Джесси, моя любимая женушка, была довольна своим «эгоистом».
