Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 1
Это был Деций.
— Глупый щенок! — процедил он сквозь зубы прямо ей в ухо и заговорил, мешая латинские слова с исковерканными хаттскими: — Ты можешь играть со своей жизнью, но не с моей!
Херта медленно и прямо поднялась со своего места.
— Не дотрагивайся до нее, раб! — ее голос был похож на разъяренное кошачье шипение. — Как смеешь ты касаться руками свободной женщины! Я велю выпороть тебя, а затем утопить!
Деций с большим трудом сбил Ауриану с ног, заломил ей руки за спину и уселся верхом на нее, стараясь всем своим весом удержать девушку на земляном полу. Вверху прямо над ними раздавался топот конских копыт — это вражеские всадники пробирались сквозь заросли кустарника. Все инстинктивно прикрыли свои головы руками. Деций первым опустил руки. Он давно уже научился побеждать в себе панику намеренной бойкостью языка.
— Дикие неразумные варвары! — произнес он с подчеркнутой насмешкой в голосе, восстанавливая дыхание после яростной короткой схватки с Аурианой, которая все еще дергалась под ним и пыталась сопротивляться. — Я давно уже отказался от попыток вразумить их. Клянусь Юпитером-громовержцем, этим дикарям доставляет истинное наслаждение бросаться прямо на вражеское оружие! — и он прибавил, глядя с ухмылкой сверху вниз на Ауриану. — Кстати, моя маленькая забияка, это — боевой меч, а не садовая мотыга.
Ауриане почти удалось столкнуть его с себя, но он опять пригнул ее к земле и уселся сверху.
— Прошу прощения, почтенная матрона, — обратился Деций к Херте, вернее хотел так обратиться, но не знал как будет по-хаттски вежливое обращение «матрона» и произнес оскорбительное словосочетание «почтенная великанша». Херта стремительно вскочила на ноги, как будто Деций плеснул ей яд в лицо, и медленно двинулась к нему, помахивая в воздухе своей палкой.
Но Деций, все еще ухмыляясь, легкомысленно продолжал свои дерзкие речи:
— Но ты же наверняка понимаешь, что, — пока я пребываю в здравом уме, — я не могу сидеть сложа руки, видя, как эта полоумная, одержимая желанием драться девчонка выдает местоположение нашего укрытия.
Он снова взглянул вниз на Ауриану.
— И так как мы уже вплотную подошли к вопросам военной тактики, вот тебе небольшой совет, без которого не обойтись. Более разумное существо взяло бы копье, а не меч — потому что тогда тебе не понадобилось бы сближаться с врагом.
Палка Херты с треском опустилась на спину Деция. Когда он круто повернулся, чтобы отразить новый удар, Ауриана впилась зубами ему в руку, прокусив ее до кости.
— Проклятье! — воскликнул Деций и затряс рукой.
Освободившаяся от его хватки Ауриана вскочила на ноги и снова схватила меч. На этот раз ей удалось добраться до самого верха и, отодвинув плетень, высунуть голову из лаза, прежде чем Деций полностью пришел в себя и ухватился за ее лодыжки. Но Ауриане хватило одного взгляда, брошенного вокруг, для того, чтобы ужасная картина, увиденная ею, навсегда запечатлелась в памяти, став одним из сильнейших потрясений ее жизни.
Сначала она заметила только огонь. Он показался ей огромным факелом в руках Гиганта, которым тот пытался опалить ее лицо. Огромный желтый столб огня по-змеиному извивался в воздухе, колыхаясь как будто в такт мрачной музыке, доносящейся из подземного мира. Бесстыдное пламя с жадностью пожирало родовое гнездо Предводителя хаттских вождей, словно это было рядовое жилище; казалось, пламя разгоралось все мощнее и ярче от жарко занявшегося духа, обитавшего в самом этом доме. Разъяренный огненный демон пожирал на глазах Аурианы ее колыбель, ткацкий станок ее матери, высокое ложе ее отца, деревянный настил, на котором она сделала свои первые шаги.
Затем она увидела гермундуров. Похоже, здесь воссоединились все три отряда — по-видимому, усадьба Бальдемара и была целью их военного похода с самого начала. Их красные одежды мелькали повсюду, они шныряли по двору группами и поодиночке, как будто их привела в движение и воодушевляла единая воля. Их грязно-желтые волосы свободно развевались на ветру, их лица блестели от пота. Некоторые из них были верхом на лошадях, косившихся на огонь диким взглядом, на конской сбруе виднелись обереги — клыки вепря. Лошади были нагружены мешками с награбленным добром, а на плечах воинов красовались роскошные меха. Некоторые подбрасывали попадавшуюся им на дворе домашнюю утварь в огонь или метали копья в охваченных паникой овец, убивая их ради забавы. Один воин тащил за волосы пойманную им рабыню. Несколько гермундуров пьяными голосами горланили военные песни, неуклюже прыгая в диком подобии танца. В отдалении группа воинов сгоняла хлыстами в одно стадо скот, угнанный со спаленных ими усадеб.
Затем сильный порыв ветра разогнал клубы густого, стелющегося по земле дыма, и Ауриана увидела Ателинду. Мать лежала навзничь на земле. Арнвульфа не было видно поблизости. Волосы Ателинды растрепались и теперь овевали ее, как тонкое шелковое покрывало. Подол ее льняного платья был разорван сверху донизу ударом меча, и обнаженные ноги матери поражали своей ослепительной белизной на фоне черной земли. Белые ноги, черная земля — эта картина часто будет всплывать в сознании Аурианы в самые неожиданные моменты ее жизни, и она будет стараться задержаться на этой картине, не позволяя памяти оживить то, что произошло вслед за этим.
Один из воинов подполз к матери на четвереньках, как крадущийся волк; затем он медленно улегся на ее оцепеневшее тело. Тошнота подкатила к горлу Аурианы, когда она поняла, что он хочет совокупиться с ней, как это делают животные. Белые ноги матери и мускулистые, смуглые ноги гермундурского воина слились вместе. Он вонзил свою плоть в ее лоно, слив свое тело с ее телом и осквернив тем самым священный храм, которым была для Аурианы ее мать.
Где были в эту минуту боги?! Святотатственный рот насильника был прижат к шее матери, и Ауриане казалось, что он высасывает кровь из нее, ворует ее силу, припав к источнику ее благородства, пьет священный эликсир, с которым к нему перейдет удача и везение предков Ателинды.
Он выпьет ее до дна, оставив только пустую оболочку и свое ядовитое семя в ней.
Ауриана начала вырываться, обезумев и ослепнув от бешенства, мысли путались у нее в голове, она ничего не соображала от охватившей ее ярости, а только цеплялась за землю и корни растений онемевшими от напряжения пальцами. Ей страстно хотелось на самом деле ослепнуть, вырвать свои глаза, ничего не видеть вокруг, погасить светильник жизни и вернуться в хаос небытия. Она ненавидела всякую слабость, даже слабость Ателинды.
Увиденная сцена произвела на нее не просто ошеломляющее впечатление, но и перевернула во многом ее мировоззрение, внушив новый взгляд на вещи. Если ее мать пала жертвой кого бы то ни было, значит, она уже изначально была жертвой. С этой минуты готовность к бою, готовность к сопротивлению и атаке преследовала Ауриану всю жизнь даже во сне.
