Анна Годберзен - Блеск
В понедельник после обеда Пенелопа вошла в просторную гостиную на втором этаже и, усевшись рядом со свекровью, постаралась вести себя как обычно. Ей было сложно совладать с собой, поскольку «Империал» лежала на медной подставке для газет, стоявшей между мраморными статуями Орфея и Эвридики. Хотя никто ни слова не сказал, Пенелопа догадалась, что кое-кто в особняке уже знает правду о пионах. Она попросила принести ей чаю с лимоном и постаралась по возможности небрежно просмотреть не имеющие к ней отношения колонки газеты. На Пенелопе были светло-вишневая приталенная блузка, крой которой искусно скрывал по-летнему легкий вес ткани, и длинная шиферно-серая юбка, украшенная тремя рядами рюшей вокруг щиколоток, словно башня поднимавшаяся от ног к невероятно тонкой талии. Сегодня снова был «день» Изабеллы, и поэтому Пенелопа принарядилась, предвосхищая послеобеденные визиты посетителей, уже прочитавших скандальную заметку о ней и принце.
Ярко-розовый сноп цветущих пионов прибыл в обычное время, чтобы заменить в её спальне вчерашний, но сегодня Пенелопа отчего-то меньше гордилась им, чем ещё вчера утром. Обладая экзотической внешностью и стройной фигурой, Пенелопа никогда не стеснялась привлекать к себе внимание. Но также ей не хотелось — и неважно, насколько глупо и грубо вел себя Генри — расставаться с именем молодой миссис Шунмейкер, титулом, вознесшим её на вершину положения в обществе и на некоторое время утихомирившим обвинения в том, что она всего лишь дочь нувориша. Конечно, Шунмейкеры желали развода в семье не больше Хейзов, которые в свою очередь не хотели его ни в коем случае. Но Пенелопе стоило опасаться, что если в светских новостях все чаще начнут мелькать заметки о ней и принце Баварии, то стрелки симпатий общества в паре Генри и Пенелопы скоро перестанут склоняться в сторону молодой жены.
— Не волнуйся, — прохладно сказала Изабелла, когда рядом не осталось никого значимого. Свекровь возвышалась над облаком травянисто-зеленых юбок из органзы, а её светлые кудри были зачесаны назад в тщательно продуманном живописном беспорядке. — Разве я не говорила тебе, что веселье — удел замужних женщин? Они скоро обо всем забудут, а ты в следующий раз веди себя осторожнее. Лучше не оставлять улик в газетах.
Пенелопа постаралась не выдать свое раздражение. Ведь она хранила в тайне чувства старшей миссис Шунмейкер к Грейсону. И совершенно точно знала, что когда живописец Лиспенард Брэдли (который в эту минуту вошел в гостиную, преклонил колено перед хозяйкой и принялся расточать похвальбу её красоте) жаловался, что ему уже давно не представлялась возможность порисовать Изабеллу, он говорил в переносном смысле.
Сидящая на соседнем стуле Пруденс, младшая сестра Генри, яростно смотрела на Брэдли и Изабеллу, и если бы Пенелопа не была поглощена собственными тяготами, она бы задумалась, нет ли здесь какого-то отвратительного любовного треугольника. Много недель Пенелопа провела в томительном ожидании возвращения Генри, зная, что он не изменит своего отношения к ней и останется столь же холодным и безразличным. Но его продолжительное отсутствие укрепило её обиду на него, и теперь Пенелопе казалось невозможным наслаждаться его миловидной внешностью или сосредотачивать все силы на убеждение супруга в том, что она все-таки идеальная жена.
Он был дома уже целые выходные и за все это время посмотрел ей в глаза всего пару раз. Но, похоже, все винят в супружеской неверности именно её, и, осознавая эту несправедливость, Пенелопа с размаху сердито поставила чашку и блюдце на мраморную поверхность стола. Секунду спустя она поняла, что разбила хрупкий фарфор. Чай коричневой лужицей растекся по столу, а долька лимона скользнула на пол. Пенелопа встала, потрясенная собственной неуклюжестью. Она всегда гордилась своей аккуратностью.
— О! — воскликнула она, когда тут же появившаяся горничная в черном платье и белом переднике принялась вытирать со стола.
Брэдли тоже встал, а Изабелла посмотрела на невестку взглядом, в котором затихало то ли сострадание, то ли пренебрежение — Пенелопа не была уверена, а ведь обычно полагалась на свое умение распознавать мысли людей по мимике.
— Пенелопа, ты в порядке? — поинтересовалась Изабелла.
— Да, я… — Пенелопа поморщилась, силясь стряхнуть с себя ощущение уязвимости. — Думаю, просто немного голова кружится, так что я, пожалуй…
Пенелопа не успела заявить о своем намерении уйти из гостиной пораньше, потому что как раз в эту секунду в дверях возник дворецкий и, выдержав театральную паузу, объявил:
— Его королевское высочество принц Баварии.
Изабелла встала. Рукава её кремовой блузки скользнули вниз, пока хозяйка дома поправляла одежду.
Несколько секунд спустя Пруденс несколько неохотно поднялась вслед за мачехой. В гостиной Шунмейкеров повисло напряженное молчание. И тут вошел принц в костюме цвета слоновой кости и с соломенным канотье в руках. Он щелкнул каблуками черных парадных туфель, кивнул и принялся целовать дамам руки, шепча каждой «Вы прелестны».
К Пенелопе он подошёл в последнюю очередь и задержался возле неё, не отпуская кончики её пальцев после поцелуя. Горничная, убравшая пролитый Пенелопой чай, всё ещё суетилась поблизости, склонив голову в белом чепце с рюшами. Пенелопа жестом подозвала её и сказала:
— Что будете пить, ваше высочество?
— Шампанское.
Принц выпустил её руку, но глаз не отвел. Горничная, услышав его пожелание, забрала у гостя шляпу и пошла за напитком. Принц оказался выше, чем помнила Пенелопа, а его глаза — светлее. Казалось, он совсем не моргал, а лишь откровенно пожирал её глазами так долго, что Пенелопа даже почувствовала приятное потрясение.
— Вы уже бывали у нас? — быстро спросила она, понимая, что за ними наблюдают. — Наш дом очень красив. Члены семьи моего мужа — видные коллекционеры.
Принц наконец оторвал от неё взгляд и осмотрел обшивку потолка и богато украшенные стены.
— Да, вижу, — пресыщенным тоном отозвался он.
Пенелопа наклонила голову с высокой прической, и принц протянул ей руку, словно приглашая обойти комнату и осмотреть портреты и скульптуры. Когда они отошли от остальных присутствующих, Брэдли уселся рядом со старшей миссис Шунмейкер, а Пруденс обиженно уткнулась в книгу.
— Не могу выразить словами, как мне понравились цветы, принц…
— Можете называть меня Фредерик, мадам.
— Хорошо, принц Фредерик. Не могу выразить словами, как мне понравились цветы, хотя могу себе представить, что вас привела в замешательство утренняя заметка в «Империал». Надеюсь, вы не думаете, что я настолько некультурна, что предала вашу заботливость огласке?
