Анри Ренье - Шалость
Она отдавалась ему в полном изнеможении, в полной покорности и в то же самое время прекрасно знала, что это просто дышит мужчина там, за этой дверью, перед которой она трепещет от ужаса и любви, в то время как слезы текут по ее полному экстаза и муки юному лицу.
Долго оставалась она так, пока наконец не взяла медленным движением свой подсвечник. G теми же предосторожностями она спустилась по лестнице. На последней ступеньке села отдохнуть. Ночь достигла половины. На заре Куаффар придет разбудить путешественника. Надо ждать до этой минуты, чтобы быть уверенной, что не произойдет ничего ужасного. Дождь освежил воздух. Анна Клод вздрогнула. Она спрятала свою голову в ладони. В ее голове проносились скорее видения, чем мысли. Они быстро следовали друг за другом, как это бывает во сне: карета, свет факелов, пистолетные выстрелы, лицо, глаза, которые смотрят в упор, человек, стоявший во весь рост и одним прыжком очутившийся в седле, потом — приемная монастыря Вандмон, широкое лицо г-на де Шомюзи и где-то, в самых глубинах памяти, маленькая девочка, очень смешная в своем слишком широком старом камзоле с плеч садовника, маленькая девочка — она сама — которую захватили однажды на монастырской стене, готовую, как мальчик, бежать навстречу приключениям. Вдруг она вздрогнула. Пропел петух. Что-то похожее на смутный свет просочилось в темноту вестибюля, где, бледнея, умирало пламя свечи. Это заря. Сейчас появится Куаффар. Она слышала, как он переходит двор. Сейчас огромным ключом он откроет замковую дверь. Он разбудит того, кому надо отправиться в путь, и ничего не произойдет больше. Она не услышит ужасного крика, остановленного в горле кровью, хлынувшей из смертельной раны. Час опасностей уже миновал. Ей нужно возвращаться в свою комнату. Она хотела подняться, но почувствовала такую слабость, что у нее подкосились ноги. Вдруг, ощутив какую-то жгучую неловкость в затылке, она вскочила на ноги и обернулась. С вершины лестницы, опершись на перила, он рассматривал ее пристальным взором. Уже готовый в дорогу, с треуголкой на голове и плащом за плечами, улыбаясь, с пальцем на губах в знак молчания, он смотрел в бледном свете пробуждающегося дня, как со всей быстротой своих голых ножек убегала от него эта странная Психея, которая несла вместо светильника погасшую свечу, в то время как в ее сердце металось таинственное и жгучее пламя только ей одной ведомой тайны…
Не без причин поэтому, для него совершенно необычных и не поддающихся объяснению, Филипп Куаффар с хитрым и глубокомысленным видом, вертя свою шляпу меж пальцами, пришёл доложить г-ну де Вердло, что ночевавший в замке гость уехал на самой заре, обменяв свою разбитую неподкованную лошадь на лучшего коня из конюшни Эспиньоль, и что он проделал это без всяких церемоний, угрожая ему, Куаффару, весьма красноречивым прикладом пистолета. Рассказав об этом, означенный Куаффар вынул из кармана записку, которую всадник велел ему передать г-ну де Вердло. Г-н де Вердло сломал печать и извлек из конверта листок бумаги, на котором было написано четким почерком:
«Капитан Сто Лиц благодарит г-на барона де Вердло за гостеприимство, столь любезно оказанное им кавалеру де Брежу. Он никогда не забывает благородных поступков»
Читая эту записку, г-н де Вердло дрожал от ужаса. Как! Он только что дал приют под своей крышей предводителю шайки разбойников! Он спал рядом с комнатой, которую занимал этот человек, и рисковал тем, что ему во время сна могли перерезать горло. Как! Этот красавец офицер с такими тонкими и вежливыми манерами всего только бандит самого низшего разбора, прирожденный негодяй! Это превосходило всякие предположения. Каким образом Анна-Клод не узнала в нем человека, напавшего на ее карету? Ах, если бы Аркенен был здесь, он сразу бы разоблачил незнакомца! Впрочем, приключение имело счастливый исход, так как, вместо того чтобы быть зарезанными, отделались только подменой лошади.
Г-н де Вердло был настолько взволнован, что успокоился только к вечеру. Что скажет г-н де Ла Миньер об этом событии, когда оно станет ему известно? Возвращаясь в памяти к происшедшему, де Вердло испытывал некоторую гордость от сознания, что он стоял лицом к лицу с таким опасным бандитом и еще принял его за дворянина. Он не уставал перечитывать записку, адресованную к нему разбойником, тем более что выражения, в которых она была написана, гарантировали ему на будущее некоторую безопасность. Этот капитан слыл за человека, который умеет держать слово. Разве он откажется когда-либо быть признательным за прием, полученный им в Эспиньоле? Эти рассуждения, во время которых Анна-Клод оставалась совершенно безмолвной, окончились только поздним вечером, когда надо было идти спать. Велико было удивление девицы де Фреваль, когда она, возвратясь в свою комнату, нашла на своем туалете старательно перевязанный пакет. Там находился прекрасный остро отточенный кинжал в шагреневых ножнах и маленькая склянка с наркотическим отстоем. Все это было завернуто в лист бумаги, на котором довольно хорошо было изображено сердце, пронзенное стрелой. Каким образом попали сюда эти вещи? Их присутствие здесь обнаруживало существование услужливой руки. Кто же иной мог быть в этом замешан, как не Куаффар, которого могли заставить силой выполнить данное ему поручение, если не удалось воздействовать на него путем убеждения? И Анна-Клод де Фреваль, со взором, устремленным на эту странную посылку, долго оставалась неподвижной, в то время как в руках у нее был жар, щеки пылали, а сердце билось в груди, как большая птица.
IV
В гулком и чистом воздухе прозвучал пистолетный выстрел, оставляя после себя небольшой дымок. Чучело, насаженное на кол, слегка покачнулось. Это была закутанная в плотный шерстяной плащ фигура толстяка, единственной ногой которого являлась вбитая в землю жердь. На верхней ее оконечности красовалась криво надетая треуголка. Пугало было водружено в дальнем углу парка Эспиньоль на украшенной газонами площадке. Тотчас же после того, как прокатилось эхо, чей-то голос воскликнул:
— Прекрасный выстрел, мадемуазель! Точка в точку!
И Аркенен устремился к мишени. Он внимательно осмотрел ее, сунул палец в круглую дыру от пули, пробившей сукно плаща, и вернулся обратно.
— Я возьму на себя смелость сказать вам, сударыня, что вы станете хорошим стрелком, если, следуя моим указаниям, сумеете надлежащим образом брать прицел и не слишком вытягивать руку. Пуля легла прекрасно. Теперь нужно постараться попасть в самое сердце.
Аркенен кусочком мела нарисовал сердце на верхней части плаща. Сделав это, он выпрямил жердь, поправил треуголку и вернулся к девице де Фреваль, которая стояла в конце аллеи, держа в руке только что разряженный пистолет.
