Елена Арсеньева - Карта любви
Немало всем этим озадаченная, Юлия поднялась и, прижав к груди охапку своих шелковых одежек, вышла в коридор, желая сейчас только одного: поскорее помыться.
— Слушайте, барышня! — пробормотал Аскеназа трясущимися губами. — Не стойте так, как будто у вас совсем отнялись ноги!
Юлия даже вздрогнула, до того эти слова напомнили ей жуткую суету в доме старой Богуславы. Она даже оглянулась невольно на кровать — но пан Флориан вполне жив, тихо, ровно сопит… Тут пан Шимон, потеряв терпение, схватил ее за руку и потащил по коридору, беспрерывно бормоча:
— Нужно бежать, бежать!..
— Дайте хоть одеться! — прошептала Юлия, вырывая руку. — Что за спешка, не пойму?!
Ей тоже стало страшно. Наверное, поляки напали-таки на след убийцы горбуна, а значит, есть угроза и для Аскеназы. Однако даже если сейчас вокруг их Театра стоит полк жандармов с кавалерией и артиллерией в придачу, Юлия никуда не пойдет, прежде чем не примет ванну и не оденется по-людски. Она так и сказала Аскеназе, и тот мученически возвел к небу глаза:
— Ты, барышня, жалкий шекель, а он взыщет с меня за тебя, как за меру золота! — простонал он.
Юлия подняла брови. Еще совсем недавно, насколько она помнила, в эту фразу пан Шимон вкладывал совсем другой смысл! И кто взыщет? Тот самый загадочный патрон? Но почему?!
Ах, нет, это потом! Они уже стояли у входа в комнатку Юлии, и все показалось не таким страшным, когда она обнаружила там два кувшина с горячей водой. Не в силах ждать прислугу, Юлия развернула ширму и принялась плескаться в тазу. Она вышла завернутая в пеньюар, чистая и почти счастливая, — да так и ахнула, увидев Аскеназу, который сидел на плюшевом пуфе и плакал горькими слезами, тихонько всхлипывая и стеная:
— Пропал, пропал бедный еврей!
Юлии стало и смешно, и жалко его. Подошла, наклонилась участливо:
— Да в чем дело-то, пан Шимон, голубчик? Что случилось? Могу ли я помочь?
— Где была моя бедная голова?! — вскричал Аскеназа и ощупал названную часть себя, словно не веря, что она по-прежнему сидит на его толстой короткой шее, а не бродит по улицам как неприкаянная. — Где был мой бедный разум? Мой папа говорил мне: «Шимон, сынок! Ты должен не только слушать ушами, но и смотреть глазами! Только тогда ты услышишь то, что хотел тебе сказать вельможный пан, а не просто слова, которые он сказал!» Вот-вот… А я забыл. Забыл! — Он ткнул себя перстом в грудь. — Что говорил мне вельможный пан? Он говорил: «Аскеназа, ты плут, но ты не посмеешь мне отказать! Иди на улицу Подвале, в дом, что рядом с костелом Ченстоховской Божьей Матери. В этом доме живет горбатый служка. У него прячется женщина. Служка — плохой человек. Возьми эту женщину от него и дай ей кров и пищу. Помоги ей!»
Так сказал мой патрон. И что сделал плут Аскеназа? Он пошел на улицу Подвале в дом рядом с костелом. Он увидел… Панна сама знает, что я увидел! Я сказал панне: надо бежать! И мы побежали. Я привел панну в свой Театр, дал ей кров и пищу и решил помочь заработать несколько денег. Так, мелочь! Не для того, чтобы отдать старому Шимону, нет! Борони Боже! Я подумал: чем плохо, когда молодая панна встречается с молодыми панами и имеет потом злотый-другой на булавки? Я думал, мой патрон будет говорить: «Ты плут, Аскеназа, но я тобой доволен!» И что же случается? Ко мне прибегает бедная Люцина — и ее лицо от страха имеет вид, как будто кто-то сидел на нем! — и говорит, будто мой патрон ищет панну Юлию! Будто она принадлежит ему!
— Ваш патрон?! — вскричала Юлия столь же панически, как и пан Шимон. — Да кто такой ваш патрон?! Кому это я принадлежу?!
— Нет, почему все кричат на бедного еврея? — внезапно успокоившись, устало спросил Аскеназа. — Почему никто ничего не скажет ему прямо, простыми словами? Почему он должен не только слушать ушами, но и видеть глазами?! Вот вы скажите, барышня — вы ведь умная девушка, да! — вы когда-нибудь видели еврея с лорнетом? Нет? И я нет! Так почему все хотят от старого Шимона, чтобы он видел сквозь стены и умел читать чужие мысли?.. Нет, все! Кончено дело. Одевайтесь, барышня. Я пошел покупать вам дом. Сегодня я вас туда привезу, и вы будете ждать там пана Сокольского. А я умываю руки, как тот Пилат!
Он двинулся было к двери, да Юлия успела поймать его за рукав.
— Подождите, — пробормотала она непослушными губами. — При чем тут Сокольский? Вы говорите, что Зигмунт Сокольский — ваш патрон?! Вашего Театра, что ли?!
Аскеназа поглядел на нее с жалостью:
— Эх, барышня! Что Театр! Театр — это так, мелочь! Пан, о котором вы говорите, — патрон всей жизни моей!
И, с силой вырвавшись из цепких пальцев Юлии, он вывалился за дверь, бросив на прощание:
— Одевайтесь поскорей, ради Христа, ради Боженьки!
* * *Юлия так и сделала. Брезгливо отпихнув в угол голубую кучку Незабудкиных лепестков, достала из комода теплое дорогое белье, из гардероба — темно-серое бархатное платье и белую кружевную шаль: стараниями Люцины у каждого «цветочка» были туалеты для улицы, красивые и дорогие. Вот и приспел случай их обновить. На ноги надела теплые сапожки: погода на дворе стояла неласковая. Расчесала волосы, заплела туго-натуго косы, села перед зеркалом уложить их на затылке — да так и замерла, глядя на свое лицо, к которому словно прилипла ошеломленная маска.
Да уж… что за день нынче? Богат, ох богат и щедр на потрясения! Сначала выяснилось, что ее бывший жених — завсегдатай maison de joie по прозвищу «Кохайлик» и вдобавок похабник каких мало! Потом ей выпало переспать с побочным сыном Наполеона Бонапарта. Юлия невольно прыснула, вспомнив хилого «маленького капрала» пана Флориана. Это ведь шутливое прозвище самого Наполеона! Да… Ну а под занавес Цветочный театр приберег для нее самую забавную мизансцену: оказывается, в бордель-то она попала благодаря Сокольскому.
Что ж, выходит, он следил за ней? И послал пана Шимона к Яцеку, зная, что от горбуна можно ждать всякой подлости? За это, конечно, спасибо, пан Шимон подоспел вовремя, но ведь и без Аскеназы Юлия убежала бы из дома Богуславы, непременно убежала бы! Куда — это другой вопрос. Одно ясно — не в публичный дом!
А между прочим — не врала ли пани Люцина насчет мстительных поляков, которые без сна и отдыха ищут злобную русскую, убившую их ненаглядного Яцека? Да кому он нужен, горбатый мерзавец! Скорее всего Люцина просто нашла средство хорошенько припугнуть дурочку Незабудку, чтобы удержать ее у себя. Наверняка надеялась на похвалу «патрона». Или и впрямь полагала, что Юлия войдет во вкус ремесла? Но нет, не вошла! Более того — прониклась отвращением и к ремеслу, и к замыслам «патрона»! И теперь сделает все, чтобы убежать отсюда и никогда больше не попадаться ни на глаза, ни в руки этого проклятого Сокольского.
