Томас Шерри - Ночные откровения
Дули, ничего не ответив, поставил две чашки на стол, для гостя — не щербатую, и нарезал ломтями полкраюхи черного хлеба. Напиток, разливаемый хозяином, был не темнее лимонада, хотя чайные листья кипели вместе с водой. Как и все продаваемое на этой улочке, они, похоже, тоже побывали в употреблении.
— Спасибо, сэр, — поблагодарил Вир.
Дули тяжело уселся.
— Все эти годы смерть ее мне покоя не давала — и сейчас из ума не идет.
— А можно спросить, сэр, как же она померла-то?
— В отчете коронера[31] написали, что кончина наступила из-за передозировки хлорала[32]. Уснула и не проснулась. Я пытался им втолковать, что она никогда такого не принимала. Мэгги тяжко трудилась и ночью спала, как убитая — слыхали бы вы, как она храпела. Конечно, мои слова пустили побоку, да еще Мэгги ославили гулящей. Этот надутый дурак заявил, мол, такие женщины прячут все пузырьки перед тем, как развлекать в своем доме мужика, а ученым людям виднее, где причину искать.
— Так, по-вашему, это был не хлорал?
— Я поспрашивал у всех соседей, — с озабоченным видом рассказывал Дули. — Ее нашли две девчушки. Мэгги была холодная — не как камень, но все равно совсем холодная — и еще дышала. Позвали доктора, но тот оказался бестолковым шарлатаном.
Хозяин дома вновь поднялся с кресла и достал с полки книгу, которую Вир посчитал молитвенником. На самом деле она называлась «Яды: действие и определение — руководство для химиков-аналитиков и экспертов». Дули открыл книгу на явно многократно читанной странице.
— Судя по тому, как она спала, становясь все холоднее, это и взаправду был хлорал. Будь тот коновал настоящим доктором, мог бы спасти ее толикой стрихнина.
Стрихнин вызывал смертельные мышечные судороги и, собственно, поэтому являлся противоядием при передозировке хлорала, стимулируя сердечную деятельность и прекращая опасное понижение температуры тела. Именно инъекцию стрихнина применил врач для спасения жизни леди Хейсли — как раз по делу Хейсли Виру в свое время потребовалась помощь леди Кингсли.
— Выходит, все же хлорал?
— Да. Я бы свидетельствовал под присягой, что Мэгги его не употребляла. Но коронер заявил, что у нее нашли добрых граммов тридцать, даже бутылочку мне показал, — Дули, повесив голову, захлопнул книгу. — Может, я знал ее не так хорошо, как думал.
— Вот жалость-то, — повторил Вир.
Сделав глоток горячего, но почти безвкусного чая, маркиз вдруг припомнил давным-давно заглохшее расследование случая со Стивеном Делейни. Тот также скончался от передозировки хлорала. Но поскольку умерший был не бедной женщиной, закрутившей, по мнению коронера, неподобающую интрижку, а жившим уединенно ученым, к тому же, братом епископа, то его смерти власти уделили больше внимания. Особенно, когда родственники усопшего решительно заявили, что тот никогда не держал у себя хлорал.
Расследование ничего не дало. Когда семь лет назад Вир читал досье, папку укрывал десятилетний слой пыли. По прочтении даже маркизу пришлось признать, что не осталось ни единой зацепки.
— Ну вот, — спохватился Дули, — опять я завел о моей бедняжке Мэгги, а ведь ты, поди, об отце хотел услышать?
— Если он мне отец, то и она родня — двоюродная бабка.
— Так и есть, так и есть, — Дули положил грубые, мозолистые руки на книгу. — Но больше мне нечего тебе рассказать.
— А вы ж говорили, папашка собирался приехать и сделать из нее гранд-даму?
— Так и не приехал. Секретарь был, а он не явился.
Виру пришлось приложить усилие, чтобы в голосе прозвучало разочарование.
— Секретарь?
— Фанни Ноб рассказывала. Мол, за несколько дней до смерти Мэгги приходил к ней натуральный джентльмен. Отцу твоему пришлось задержаться в Кимберли, на руднике, так он послал в Лондон секретаря. Тот должен был подыскать для Мэгги шикарный дом и свозить ее по магазинам, чтобы она накупила всего, чего душа пожелает. Может, потому она и хлорал выпила, что от волнения уснуть не могла.
У маркиза ухнуло сердце. Вместо драчуна и скандалиста Эдмунда Дугласа на сцену выходит «натуральный джентльмен». Сразу после этого миссис Уоттс умирает от лекарства, которого, по словам сожителя, никогда не принимала.
Если подозрения Вира подтвердятся, и Дуглас завладел алмазной шахтой не благодаря удаче, а обманным путем, тогда его стремление добиться успеха в других коммерческих предприятиях вполне объяснимо. Мошенник пытался доказать, что может процветать и без преступных деяний — но так и не сумел.
— А на похороны миссис Уоттс отец не приезжал?
— Разве б он успел? Она же умерла в июле, хоронить пришлось по-быстрому. Но Фанни говорила, он на похороны денег прислал.
— А тот секретарь тоже не являлся?
— Вот уж не скажу. Я ведь тогда в Сан-Франциско набрался, как свинья. Ох, и набрался, — старик вздохнул. — Пару раз даже думал поехать к твоему отцу и рассказать ему про мою Мэгги. Да так и не съездил. Я-то ему ничем не помог. Не хотел, чтобы решили, будто я примазываюсь ради денег…
Кивнув, Вир поднялся.
— Спасибо вам, мистер Дули.
— Прости, что не смог сообщить тебе побольше.
— Вы и так многое мне рассказали, сэр.
— Удачи тебе, парень, — протянул руку Дули.
Вир стиснул огрубевшую ладонь хозяина, хотя это могло испортить весь его маскарад: руки маркиза не были похожи на руки рабочего человека. Но Дули, весь во власти воспоминаний, не обратил внимания на эту деталь.
Для этого мужчины жизнь никогда не будет справедливой — ведь он уже потерял любимую женщину. Однако Вир еще может раскрыть, что на самом деле случилось с певуньей миссис Уоттс.
И он это сделает.
Глава 10
Церковь, выстроенная в романо-нормандском стиле, внутри была отделана камнем. Сквозь окна на хорах падал серый, тусклый свет. Местами сумрак храма рассеивался золотистым сиянием толстых белых свечей в высоких, в человеческий рост, канделябрах.
Фредди, дожидавшийся снаружи, ввел миссис Дуглас и помог ей сесть на скамью. Кивнув маркизу, к алтарю приблизилась леди Кингсли — она присутствовала в качестве подружки невесты. Дверь церкви отворилась и снова закрылась, впустив сырой холодный воздух и возвестив о появлении женщины, которая с минуты на минуту станет леди Вир. Жених сглотнул, помимо воли разволновавшись — но не только от праведного негодования.
Девушка дошла уже до середины прохода, когда Вир наконец-то посмотрел в ее сторону.
Элиссанда была одета в самый скромный из всех подвенечных нарядов, какие мог припомнить маркиз: ни кружев, ни перьев, ни блесток. Единственными украшениями служили букетик фиалок в руках, покрывающая волосы фата — и улыбка.
