Барбара Картленд - Заветное желание
– Виолетта, я и не догадывалась, как ты страдаешь.
Ожесточенным и одновременно трагичным жестом Виолетта отерла слезы со своих глаз.
– Что толку говорить об этом? – спросила она. – Я стыжусь своего малодушия, но это не делает меня сильнее. Я говорю вам это только для того, мисс, чтобы вы как следует подумали, прежде чем сделать решительный шаг. Вы можете обвинять его светлость в чем угодно, но вы все еще любите его. Если бы мы, женщины, любили мужчин только за их доброту, в мире было бы очень мало разбитых сердец! Не думайте о нем, – продолжала Виолетта, – подумайте лучше о себе. Когда вы станете его женой, герцог будет привязан к вам, хотя бы своим именем и положением в обществе. Вы будете хозяйкой в его доме. Где бы ни бродила его фантазия, ему все равно придется вернуться домой – к вам!
Корнелия беспокойно прошлась по комнате. На секунду она задержалась у окна, глядя на деревья в парке, затем снова обернулась к Виолетте.
– Как я смогу вынести это? – взволнованно спросила она. – Как я смогу видеть это и разговаривать с ним, зная, что он не чувствует ко мне ничего, что я просто удобна для него, что он может использовать меня как ширму для своих любовных романов?
– А если вы никогда больше не увидите его, мисс? – сказала Виолетта. – Если вы уедете, вы никогда не сможете представить себе, что он делает, с кем он? Если вы выйдете за него, вы будете все знать. Если не выйдете, вас будет терзать неведение.
– Да, это правда. Теперь я убедилась, что неведение намного хуже, чем знание.
– Это так, мисс, это так!
– Но, Виолетта, почему мы должны так страдать? Разве какой-нибудь мужчина стоит этого?
Корнелия произнесла эту фразу, задумавшись о том, как слабы и зависимы женщины от мужчин. Мужчины способны сделать их счастливыми или несчастными, озарить их жизнь солнечным светом или погрузить в пучину отчаянья.
Герцог держал тетю Лили в своих объятиях, шептал о своей любви, умоляя бежать с ним. Как глупо и слабовольно тетя Лили отказала ему! Корнелия думала о ней, оценившей такую пылкую любовь ниже положения в обществе, с презрением. «Если бы я оказалась в такой ситуации, – сказала Корнелия сама себе, – я убежала бы с ним на край света».
Затем ей пришла в голову мысль, что Виолетта была права, советуя ей остаться. Она не может бежать от герцога, не может покинуть его сейчас. С того момента, как она впервые увидела его, ее любовь к нему усиливалась и углублялась день ото дня.
И в то же время, как слепо и наивно было увидеть взаимность там, где было только равнодушие! Ее любовь стала частью се, она была сильнее нее самой, всемогущая, всепоглощающая страсть. Отказаться от нее было равносильно отказу от того, чтобы жить и дышать.
Корнелия видела теперь, как она сама сбила себя с толку своей замкнутостью и особенно стеснительностью. Оглядываясь назад, она открывшимися глазами видела дюжину ситуаций, которые должны были бы насторожить ее или заставили бы сделать вывод о том, что дела обстоят совсем не так прекрасно, как ей представлялось. Как жалко обманулась она неизменной учтивостью и обходительностью герцога! В своем незнании мужчин она приняла его расчетливость за любовь, его сдержанность за уменье обуздывать свою страсть. Как же слепа и глупа была она!
Но ругать себя было не больше проку, чем ругать его или тетю Лили. Разве тетя Лили могла нести ответственность за то, что герцог оказался первым молодым человеком, которого она встретила по приезде в Лондон, или за то, что сердце ее внезапно замерло и забилось сильнее, когда она увидела, как блестяще он справляется с упряжкой, или что потом не смогла забыть его!
И если она не могла забыть герцога после нескольких быстротечных секунд, то что же говорить теперь? Ведь на протяжении двух месяцев она почти ежедневно виделась с ним, замирая от счастья всякий раз, когда он просто заговаривал с ней? Нет, Виолетта была права, возвращение в Ирландию не залечит ее разбитое сердце.
– Мы остаемся, – коротко сказала Корнелия.
Даже произнеся эти слова, она знала, что всего лишь меняет один ад на другой.
Ночь медленно тянулась. Корнелия не могла рыдать, хотя слезы принесли бы ей облегчение. Она только неотрывно смотрела в темноту, снова и снова слыша в своем мозгу слова, подслушанные ею через закрытую дверь будуара Лили. Корнелия даже попыталась найти какое-нибудь иное толкование услышанного, но это не могло быть шуткой или игрой ее воображения. Горькая правда раскрылась перед ней во всей своей отвратительной жестокости. Корнелия никогда не могла себе даже вообразить, что окажется в подобной ситуации.
Только теперь Корнелия начала понимать многие вещи, которые в недалеком прошлом казались ей странными – дружбу герцогини с Генри, многочисленные пары в Котильоне, которые сходились и распадались с легкостью, какую все окружающие считали само собой разумеющейся.
Корнелия была слишком юна, когда умерла ее мать, чтобы узнать от нее правду о жизни, любви и замужестве. У нее имелись смутные догадки о секретах природы, но она знала, что приличные, скромные девушки терпеливо ждут и без любопытства относятся к подобным вещам вплоть до их первой брачной ночи. Но теперь Корнелия начала подозревать, что означали многие игривые полушутки, полунамеки, которыми Лили частенько перебрасывалась в своем тесном кругу, состязаясь в остроумии, но которые часто заставляли герцога хмуриться.
Ничего удивительного, что всех так поразила их помолвка. И можно было себе представить, как они зубоскалили, догадываясь об ее истинной причине. Корнелия приложила ладони к своим пылающим от стыда и унижения щекам.
Она была одурачена, верила всему, что ей говорили. Но Виолетта была права. Почему она должна убегать? Она должна остаться и выйти за герцога замуж. Она должна стать хозяйкой Котильона. И, что важнее, она должна заставить его страдать за то, что он заставил страдать ее.
Ее чувства слабости и беспомощности были вытеснены растущим в ней гневом. Когда за окном занялся рассвет, Корнелии показалось, что она стала старше за эту ночь. Она не была больше ребенком – ребенком, который доверяет тем, кого любит. Она превратилась в женщину – разгневанную, обиженную, решившую, что не только она одна должна страдать.
Когда взошло солнце, Корнелия отдернула занавески с окна и взглянула на спящий мир. Тени от деревьев в парке были еще темны, звезды едва мерцали на бледном небе, в то время как первые неуверенные розово-золотистые лучи уже касались крыш.
Корнелия ощутила, что она не одинока в своих страданиях, и вера, которая жила в ней с тех пор, как она еще ребенком учила молитвы на коленях матери, придала ей сил и заставила устыдиться собственной слабости.
