Уильям Локк - Триумф Клементины
Следуя своему плану, она часто оставляла их вдвоем, отправляясь в одинокую печальную прогулку. Сегодня Этта вернулась сияющей, она очень веселилась, и Томми был милейшим созданием, которое когда-либо существовало. За обедом Томми предложил ей совершить экскурсию на горный хребет, а теперь явилось еще их кузенство и, следовательно, более короткие отношения. План прекрасно удавался. Как могло быть иное? Поставьте в непрестанное общение двух юных, чистых людей разного пола, дайте им солнце и окружите красотой, и вы будете иметь сад Эдема. Это было неизбежно.
Я убежден, что в глазах света поведение Клементины было предосудительно. Этта была единственной дочерью состоятельного адмирала; Томми — нищий художник. Адмирал Канконнон доверил ей дочь и не имел ни малейшего понятия, что из этого выйдет. Когда ужасная история дойдет до его ушей, он не пожалеет самого образного выражения из своего лексикона. Я не собираюсь защищать Клементину. Вы должны понять, что она отдавала Этте в лице Томми лучшее, что она имела. Для нее Томми был настоящим зачарованным принцем из сказок, для которого не могло быть ничего слишком хорошего. Она была вполне готова перенести бурю со стороны адмирала.
Обычно современная чистая молодежь гуляет рука об руку, не воображая, что они любят друг друга. Но какой-нибудь нескромный жест со стороны друг друга, вызывающий ревность, может открыть им их любовь. Я знаю пару, которая убедилась во взаимной любви, стукнувшись лбами, поднимая упавший пенни. Для этого необходим был только синяк. С Эттой и Томми пока еще ничего подобного не случилось. Они спокойно гуляли, воображая, что их сердце совершенно свободно. По правде говоря, главной темой их разговора была Клементина.
Пора было уходить из кафе; Томми помог дамам надеть жакеты. На крытой террасе было тепло, но снаружи очень прохладно. Клементина, не спеша, оделась первая. Она обернулась и увидела, что Томми выхватывает у лакея жакет Этты. Когда она надевала его, их пальцы столкнулись. Девушка подняла сияющие глаза и ласково встретилась с его. В сердце Клементины вонзился нож, и она сжала свои тонкие губы, чтобы скрыть боль.
Вечером Этта, под предлогом разыграть горничную и помочь ей раздеться, пришла к ней в комнату. Ее помощь заключалась в сиденьи на кровати и в счастливом, птичьем щебетаньи.
— Я совсем как в раю, — объявила она, — я не знаю, как выразить вам свою благодарность. Я никогда не переживала ничего подобного. Когда я вернусь домой, я до тех пор буду надоедать отцу, пока он не купит автомобиль, он держится старинного взгляда, что джентльмен может ездить только на своих жирных старых лошадях и в фамильном омнибусе. Но я посажу его в мотор, и мы прокатимся по всей Европе. Но без вас это будет совсем не го, дорогая Клементина.
Клементина завернулась в старый фланелевый халат и стала свертывать папиросу.
— Я думала, что вы сделаетесь больничной сиделкой.
— Я хотела, — отвечала девушка, и легкая тень пробежала по ее лицу. — Но теперь, кажется, больше этого не хочу. Я ненавидела бы это дело.
— Отчего же в вас произошла такая перемена? — осведомилась она после первой затяжки.
Этта сидела на кровати, обняв колени. Ее длинные волосы распустились по плечам; она была похожа на картину, изображавшую невинность.
— Наша встреча в Лионе повлияла на меня.
— Маленькая лгунья, — прошептала Клементина.
Но она продолжала допрашивать девушку. Она не имела намерения ускорять события. Наблюдать сближение двух молодых душ было слишком сладкой агонией, чтобы хотеть от нее скоро избавиться. Кроме того, она думала, что это закалит ее натуру, исключит возможность новой страсти, снова обратит пробудившуюся было женщину в жестокосердечного, злого, циничного, пишущего картину автомата, в прежнюю Клементину. Когда женщина хочет сама себя наказать, она делает это очень добросовестно. Оскорбленная Ева бичевала самое себя.
Тридцатипятисильный мотор мчался, как казалось двум юным душам, через солнечную Францию, через заколдованные леса, через лунные горы, через города страны чудес. Увы, для Клементины не существовало ни ясного неба, ни солнца, ни зелени. Для Джонсона за отсутствием темперамента они никогда не существовали. Из Валенсии они взяли на северо-запад через Сент-Этьен, Руан, Неверс, Бурже. В Бурже Клементина нечаянно открыла тайну молодых людей. Не зная, где они находятся, она вошла в монастырский двор Hotel de Jacques Couer[13]. Монастырь образует галерею с арками, и нужно в нее подыматься по лестнице. Она услыхала голос, подошла и увидела пару, сидевшую в тени на нижней ступени.
— Без вас я никогда не воспринял бы окружающей красоты, — говорил Томми. — Мы с вами два луча, соединенных чечевицей в один фокус.
Клементина на цыпочках вышла из монастыря. Она с трудом подавляла желание дать себе пощечину.
ГЛАВА XII
В то время, как Клементина страдала от созданной ею самой идиллии, Квистус под руководством Биллитера пустился в приключения. Если кто-нибудь под страхом смерти предложил бы ему на выбор играть на скачках или быть стряпчим, он, не задумываясь, выбрал бы последнее. Этот спорт приводил его в отчаяние. Как есть люди, — для которых музыка только наиболее дорого оплачиваемый шум, так для других скачки — наиболее затруднительная форма игры. Зачем, спрашивают они, мучить бедных животных, когда то же самое можно иметь на миллионной части того же круга с механическими лошадьми? Они не чувствуют никакого возбуждения при виде скачущих лошадей. Автомобиль, по их мнению, идет в десять раз скорее. И весь этот народ, который существует скачками, очень подозрителен.
Квистуса прежде всего очаровал ипподром. Ему казалось, что он окружен воплощенными дьяволами. Тупые животные, опухшие от порока лица, злые, маленькие глаза, хриплые, нечеловеческие голоса. Но особенно скверного ничего не замечалось. Букмекеры улыбались тем, кто выигрывал, тот, кто проигрывал, тоже непринужденно улыбался. Так что Квистус смотрел сперва на букмекеров с разочарованием, затем с безразличием и, в конце концов, начал раздражаться.
Даже старый Джо Дженкс, которого Биллитер рекомендовал как отъявленного негодяя, и тот казался безукоризненно честным человеком. Оказывалось, что скачки были ареной для проявления своей добродетели и о преступности не было никакой речи. Он пожаловался, наконец, Биллитеру.
Биллитер первую минуту оказался в затруднении. Он задергал свои длинные усы.
— Я не понимаю, почему вы недовольны игрой. Вам хорошо повезло.
Это было верно. Сыгравшая с ним столько скверных шуток фортуна повернулась к нему, наконец, своим улыбающимся лицом. Он невероятно выигрывал. Он ставил на лошадей, которых указывал Биллитер, и лошадь постоянно выигрывала.
