Джорджетт Хейер - Роковой сон
Герцога окружали искренне преданные ему люди, и притом такие, как, скажем, Рауль д'Аркур, который терпеливо добивался дружбы Эдгара. Как-то в приступе острой тоски по дому Эдгар заметил:
— Ты думаешь, ему нужна твоя верность? Уверен, что для него ни дружба, ни ненависть не значат ничего.
Рауль засмеялся:
— Ого, так ты его хорошо знаешь? А я-то считал тебя слишком гордым, чтобы заметить какого-то там нормандца.
— Тебе нравится дразнить меня, но ты ведь сам знаешь, что это не так, — покраснел Эдгар.
— Когда ты вздергиваешь свой подбородок, скрытый такой очаровательной бородкой, то, конечно, дразню, — парировал Рауль. — Никогда не думал, что в Англии есть люди с такой негнущейся шеей.
Эдгар покраснел сильнее.
— Если я в чем-то был невежлив, то умоляю, прости.
— О, саксонский варвар, ты становишься все более заносчив!
Эдгар сжал кулаки:
— Не называй меня так, ты, гололицый нормандец!
— Да что ты? Но тебе я позволяю обзывать меня гололицым.
Эдгар сел на табурет, стоящий возле скамьи, на которой растянулся Рауль, и покачал головой.
— Ты отыскал меня, чтобы посмеяться, — сделал он вывод. — А может, хочешь вывести из себя и заставить быть варваром, каковым меня и считаешь.
— Ну, нет! Я просто побился об заклад с Жильбером д'Офей, что заставлю тебя перестать ненавидеть нормандцев, — уверил его Рауль.
— Да я не ненавижу, ведь и мать моя нормандка. Просто не могу понять. Но учти, я, будучи всего лишь изгнанником в чужой стране, не настолько глуп, чтобы ненавидеть человека только за то, что он не саксонец.
— Очень благородно! — Рауль лениво зааплодировал. — Уверяю, скоро мы тебе понравимся.
Эдгар с хитроватой улыбкой посмотрел на него.
— Когда ты серьезен, то уже нравишься мне, и сам прекрасно знаешь это. И ты, и Жильбер, и многие другие. Я очень благодарен вам за доброту.
Рауль увидел пересекающего зал д'Офей и помахал ему:
— Жильбер, здесь Эдгар благодарит нас за нашу доброту. Что-то он весьма самодоволен сегодня.
— Да он всегда очень самодоволен, — согласился Жильбер, подходя к ним. — Вчера, например, сказал, что я ленивый пес, из-за того, что пригласил его с собой на соколиную охоту. У них, в Англии, этим не занимаются.
— Да не говорил я такого! — запротестовал Эдгар. — Мы любим охоту не меньше вашего, а может быть, и больше. Просто у меня не было настроения.
Жильбер сел на скамью.
— Знаешь, ты скоро от нас избавишься. До меня дошло, что мы на некоторое время уезжаем? Это так, Рауль?
Тот кивнул.
— Да, причем избавишься от обоих сразу, Эдгар. Герцог едет во Фландрию и берет нас с собой.
— Жаль, — сказал Эдгар, — мне будет недоставать вас. А надолго едете?
— Кто знает. — Рауль пожал плечами.
На лице Эдгара появилось подобие улыбки, и он хитровато сказал:
— Мне кажется, герцог-то знает, а если и кто другой, то только вы.
— Ты видишь больше, чем мы думали, — хихикнул Жильбер. — Уж конечно, он знает, да только сказать его не заставишь.
— Я лично ничего не ведаю, — сказал Рауль. — Ты что, думаешь, Вильгельм, наш герцог, будет с кем-то болтать о своих секретах? — Он взглянул на Эдгара. — Может быть, мы увидим Тостига, говорят, он при дворе графа Болдуина.
Эдгар фыркнул.
— А мне-то что? Я не его подданный.
— Правда? — Рауль поднял брови. — Но ты — подданный Гарольда, так или нет?
— Гарольд — не Тостиг, — коротко отрезал Эдгар.
— Думаю, ты мечтаешь об этом твоем Гарольде, — заметил Жильбер с лукавой улыбкой. — Он тебе настолько же дорог, насколько любимая женщина для другого мужчины.
Эдгар ничего не ответил, но румянец выдавал его. Тогда Жильбер задал невинный вопрос:
— А как он выглядит? Похож на Влнота?
— Влнот! — пренебрежительно воскликнул саксонец. — Гарольд ни на кого не похож. Если вы его когда-нибудь увидите, то поймете, что глупо сравнивать эрла с его братьями. — И как будто тотчас пожалев о своей вспышке, он сжал губы, чтобы ничего больше не сказать, и только гневно посматривал из-под нахмуренных бровей в ответ на приставания Жильбера.
Через пару минут Рауль встал со скамьи и пошел вверх по лестнице, бросив через плечо:
— Пошли, саксонец, а то ты сейчас вцепишься в глотку бедняге Жильберу.
— Сам знаю. — Эдгар наклонился, проходя под одной из арок. На фоне серой стены его голова выглядела золотой, а глаза ярко-синими. — Я выхожу из себя, — продолжал он, — когда вижу, что Влнот перенимает у нормандцев все их привычки, подражает их манерам, и это заставляет меня сердиться. Да и здесь тошно. — Он слегка коснулся груди.
— Почему? — удивился Рауль, рассеянно оглядывая лежащий внизу зал. — Он молод и не считает нас своими врагами, как считаешь ты. — Он оглянулся и увидел, что Эдгар пристально смотрит на него.
— Ты хочешь сказать, что вы — не наши враги? — тихо спросил саксонец.
— Значит, так ты о нас думаешь?
— Не о тебе, нет! Это твой герцог — мой враг, потому что я принадлежу Гарольду и Англии. Понимаю, почему мы все здесь — и я, и Влнот, и Хакон. Но это не та узда, которая может удержать Гарольда.
Рауль молчал. Он с удивлением глядел на Эдгара, размышляя, насколько много тот знает и о чем догадывается. Саксонец скрестил руки на сильной груди, волосы на ней были такого же бледно-золотого цвета, как и его локоны и кудрявая борода.
— Король Эдвард может захотеть отдать свою корону, — проговорил он. — Но герцог Вильгельм получит ее только через наши трупы.
Его низкий, чуть хрипловатый голос эхом разнесся по каменной галерее. За этими словами последовала странная тишина, а Рауль, как от внезапного холода, вздрогнул от посетившего его вдруг видения: казалось, Эдгар лежит у его ног, золотые кудри в крови, сильное тело обмякло… Он поднес руку и прикрыл ею глаза, будто пытаясь закрыть от себя эту ужасную картину.
— Что с тобой? — тотчас забеспокоился Эдгар.
— Ничего. — Рауль опустил руку. — Верь, я не враг ни тебе, ни Англии. Мои стремления далеки от этого.
— Да, но ты пойдешь за своим господином так же, как и я за моим. Может быть, ты и не будешь хотеть того, что хочет он, но большой разницы в этом нет. Мы сделали свой выбор, ты и я, и следуем по пути, по которому возврата нет. — Он вздрогнул, произнося эти слова. — Что они вообще значат, наши маленькие привязанности и неприязни? Ты называешь себя моим другом? Когда придет час, ты пренебрежешь мною, чтобы служить Вильгельму.
— Но дружба может сохраниться, — неуверенно возразил Рауль.
Они медленно бок о бок шли вдоль галереи.
