Карен Хокинс - Единственный мой
— Макс, ты знаешь, где мы сейчас находимся? — потеряв терпение, спросила она и резко остановилась.
— Конечно, — ответил он и потащил ее дальше.
Они еще несколько раз свернули и оказались в тупике. Перед ними возвышалась стена из подстриженного густого кустарника.
София тяжело вздохнула.
— Нам нужно спросить у кого-нибудь, как выйти из этого лабиринта.
— Я сам могу найти выход. Я хорошо представляю, где мы сейчас находимся, — заупрямился Макс.
— Зачем ты морочишь мне голову? Мы заблудились, и ты должен честно это признать!
— И не подумаю. — Он схватил ее за руку и потащил к другой дорожке. — Давай найдем место, где мы сможем спокойно поговорить.
Дорожка огибала высокую стену из кустарника. Обогнув ее, Макс с Софией оказались на огромной лужайке, заполненной веселой нарядной толпой. Люди прогуливались, смеясь и оживленно разговаривая.
— Проклятие, — пробормотал Макс.
София едва не расхохоталась и, чтобы сдержать смех, закашлялась.
— Думаю, здесь нам вряд ли удастся поговорить без свидетелей.
— Да. Здесь не поговоришь… — промолвил Макс и задумчиво взглянул на Софию. — Я знаю, что нам делать.
— Что?
— Давай поедем ко мне.
У Софии учащенно забилось сердце. Она не сразу ответила. Часть ее души сопротивлялась, однако другая была готова принять предложение мужа.
— Хорошо, — в конце концов глухо произнесла София и не узнала собственного голоса.
Они не заметили, как доехали до дома Макса. Поездка прошла словно в тумане.
— Пройдем в гостиную? — спросил Макс.
— Нет, сначала я хочу взглянуть на твои картины.
Он заколебался.
— Они в спальне. Там хорошее освещение.
Возможно, было бы лучше, если бы София немедленно уехала отсюда, однако она не тронулась с места. Она понимала, что наступило время окончательных решений, судьбоносного выбора. И пусть ее выбор принесет новое разочарование, это будет лучше, чем зияющая пустота внутри, которую она испытывала в течение двенадцати лет.
— Я не возражаю, давай поднимемся в твою спальню.
Макс бросил настороженный взгляд на жену и, не говоря ни слова, повел ее наверх. Они вошли в просторную комнату, которая одновременно служила спальней и мастерской. Одна стена была прорезана рядом окон, которые сейчас были занавешены. Обстановка была очень пестрой, яркой. На кровати лежало алое покрывало, на незаконченные работы были накинуты куски ткани насыщенного зеленого цвета, пол устилал ярко-синий ковер.
— Теперь я понимаю, почему ты работаешь здесь.
— Это станет еще более понятным, когда ты увидишь, как эту комнату заливает солнечный свет после полудня.
Макс стал зажигать лампы и светильники, стоявшие повсюду. София медленно обошла комнату, пощупала резьбу на деревянной спинке кровати, провела рукой по гладкой мраморной столешнице, на которой в беспорядке лежали кисти, а потом дотронулась до натянутого на подрамнике холста. У окна на мольберте стоял пейзаж, на котором было изображено поле, залитое летним солнцем.
— Замечательная картина, — промолвила София. — Ты стал писать по-другому. Теперь в твоих работах чувствуется глубина, искренность.
— Все течет, все изменяется. Это закон жизни.
Они помолчали. София не знала, что еще сказать, и скользнула взглядом по работам Макса. Однако они все были завешены тканью. София хотела открыть одну из картин, однако Макс перехватил ее руку:
— Не надо.
— Почему?
— Эти работы незакончены.
София мягко высвободила руку и потерла запястье, на котором остались следы от пальцев Макса.
— Я и не знала, что ты можешь работать сразу над десятком картин.
Макс пожал плечами:
— Над ними можно работать бесконечно. На одной что-то подправить, на другой что-то убрать, добавить глубины и цвета. Картины часто живут своей собственной жизнью.
— Я хочу взглянуть на них.
— Когда-нибудь, может быть, ты их увидишь.
Раздался негромкий стук в дверь, и в комнату вошел слуга с подносом в руках. На подносе стояли бутылка вина, два сверкающих гранями хрустальных бокала и тарелки с малиной и сливками. Слуга поставил поднос на стол, убрал с него кисти и, поклонившись, вышел.
— Давай выпьем, — сказал Макс и налил вино в бокалы.
Взяв один из них, София сделала глоток. Макс не сводил с нее глаз.
— Мне кажется, сегодня вечером ты выпила довольно много, — заметил он.
— И все же еще один бокал вина пойдет мне только на пользу, — промолвила она.
Их взгляды встретились, и София поняла, что Макс ее хочет. Ей стало нечем дышать, сердце бешено заколотилось в груди.
Продолжая смотреть в глаза Максу, она поставила бокал на стол и медленно вынула шпильки из волос. Каждое ее движение приближало неизбежную развязку.
Волна густых волос упала на плечи Софии, и у Макса перехватило дыхание.
— София?.. — прошептал он.
Это прозвучало как вопрос. И в ответ София спустила с плеч лиф платья. Шелковый наряд соскользнул и с тихим шелестом упал к ее ногам.
Макс долго пожирал ее глазами. Он как будто ласкал ее, не прикасаясь. И только через минуту он протянул к ней руку и хриплым голосом спросил:
— Можно, я сниму сорочку?
От его слов Софию бросило в жар.
Она кивнула, и он медленно раздел ее.
— Ляг на кровать, — прошептал Макс, и София подчинилась.
Она легла на шелковое алое покрывало и раскинула руки, готовая принять мужа в свои объятия. Однако Макс не спешил присоединяться к ней. Он долго стоял над Софией, любуясь ее обнаженным телом, казавшимся золотистым в мягком свете горящих свечей.
— О, как долго я мечтал об этом мгновении, — прошептал он. Его глаза сияли от счастья.
Макс отошел к маленькому столику и взял кисть. София с беспокойством посмотрела на него. Щетинки на конце кисти были густыми и мягкими. Захватив малину и сливки, Макс снова подошел к кровати.
У Софии перехватило дыхание, когда Макс, обмакнув кисть в сливки, провел ею по ее левой груди, а затем припал губами к соску. Она застонала от наслаждения. Сливки приятно холодили кожу, а от губ Макса по телу побежала сладкая судорога.
Затем он снова обмакнул кисть, провел ею линию от груди Софии через пупок вниз, а потом стал слизывать сливки. София выгнула спину от острого наслаждения и запустила пальцы в густые волосы Макса.
— Ты так прекрасна, — прошептал он, покрывая поцелуями ее грудь и живот.
Потом он прочертил линию из сливок и малины на внутренней стороне ее бедер.
— Я мечтал, дорогая, снова увидеть твой затуманенный от страсти взгляд, твои пламенеющие от наслаждения щеки. А еще я мечтал вот об этом…
