Кэтлин Вудивисс - Навсегда в твоих объятиях
Изрытые оспинами шеки Ивана густо покраснели. Он уткнулся в свою тарелку. Ему претили эти насмешки. Он не мог допустить, чтобы его считали этаким простаком. В особенности обидно было слышать такое от боярышни Зинаиды, чей отец был достаточно богат, чтобы нанять для нее самых мудрых и знающих учителей, тогда как ему, Ивану, пришлось ползать на брюхе, унижаться и заниматься черной работой, чтобы собрать хотя бы какие-то крупицы знаний. И все это во имя одной цели — уничтожить пошлые насмешки, которые преследовали его с самой юности. После смерти матери он пошел в монастырь. Монахи делились с ним скудной пищей и отдавали мальчугану свои старые рясы. Он же все это время упорно учился писать и штудировал увесистые тома старинных книг и древние архивные свитки. Теперь же, обретя богатую покровительницу с влиятельным положением, он презирал тех, кто ведет праздную жизнь. И он ни за что не позволит этой пестрокрылой пташке беззаботно порхать у него перед носом. Либо он заставит ее с уважением относиться к его персоне и талантам, либо…
— Напротив, боярышня, ни сегодня, ни впредь вы не сможете покидать этот дом без моего соизволения.
Иван отвернулся, как будто затем, чтобы подчеркнуть свою суровость, но то была лишь уловка. Он хотел уберечься от любопытных каре-зеленых глаз, моментально расширившихся от удивления, и за это время побороть проклятый тик и неудержимую дрожь рук. Из самых темных глубин его детских воспоминаний вновь всплыл образ матери. Она высилась над ним точно гора; уголки губ скорбно опущены; рот выкрикивает полные ненависти оскорбления… Она называет его паршивым ублюдком, которым ее угораздило ощениться. И хотя он столько раз пытался старательно выскоблить эти закоулки памяти, ненавистные видения время от времени снова наваливались на него, терзая приступами нервных конвульсий.
Неприятные спазмы, наконец, закончились, и Иван, сделав медленный вдох и выдох, снова повернулся к Зинаиде. Она, к счастью, была занята едой и казалась при этом совершенно невозмутимой. Однако ее хладнокровие не обмануло Ивана. Его словно грызло и глодало что-то. Ведь ему хотелось сладостного реванша… И он разработал план, как заставить ее заплатить за все насмешки.
Тонкие губы Воронского растянулись в недоброй улыбке:
— Я тут случайно узнал, сударыня, что на кухне достаточно дел, которыми вы могли бы в свободное время заняться, вместо того чтобы ходить в гости к таким сомнительным особам, как боярыня Наталья Андреевна.
Оскорбленная Зинаида откинулась на спинку стула и уставилась на Воронского пылающими от гнева глазами. Похоже, Иван и княгиня полностью сходятся во мнениях.
— Боярыня Наталья Андреевна — женщина исключительного благородства, сударь. Я ее очень хорошо знаю и могу заверить вас в этом.
Иван хмыкнул:
— Я был на одном из ее приемов. Одни богатые бояре да высшие офицеры. Ее намерения очевидны каждому. Овдовев уже в третий раз, она снова ищет себе богатого мужа. Хочет купаться в роскоши до самой смерти.
Зинаида сразу узнала клеветнические слова Анны, произнесенные ею всего два дня назад. Но и за этими заимствованными речами чувствовалась всколыхнувшаяся с новой силой злоба самого Ивана. Несомненно, Зинаида сама была в этом виновата. Напрасно она с бесшабашной глупостью отважилась испытывать его терпение. Возможно, он надеялся спровоцировать ее гнев, нарочно черня Наталью, но Зинаида пообещала себе, что не доставит ему этого удовольствия.
— Значит, на кухню? Ладно, хорошо. И что именно вы хотели мне поручить?
— Прежде всего вам следует научиться скромности служанки. Лишь после этого вы сможете считать себя достойной выйти замуж за благородного человека. Княгиня Анна предоставила мне самому решать, чему и как вас учить, и для начала я хочу, чтобы вы поняли, что такое настоящее рабское унижение, а также тяжелая жизнь крепостных крестьян. — Его маленькие глазки метнули две молнии на ее дорогой наряд. — Я полагаю, прежде чем приступить к работе, вы захотите переодеться во что-нибудь менее броское.
— Тогда, с вашего позволения, — вежливо сказала Зинаида, — я пойду к себе и переоденусь соответственно вашим указаниям. — По-прежнему улыбаясь, она встала из-за стола. Священнику было невдомек, что после смерти матери Зинаида не только взяла на себя обязанности хозяйки большого имения, но и частенько работала рядом со слугами. Ведь только хозяйка могла знать, как именно подготовить дом к приему гостей или состряпать какое-нибудь особенное блюдо. Больше всего ей нравилось помогать садовникам, ухаживать за цветами, травами и овощами. Особенно приятно было видеть плоды своего труда в качестве угощения для стола или больших, ярких букетов, которые Зинаида собственноручно вносила в дом и ставила в вазы. Если Иван и хотел унизить девушку подобной работой, то тем самым лишь еще раз продемонстрировал свое невежество.
Однако ее послушание показалось ему подозрительным.
— Если собираетесь снова запереться у себя, боярышня, то советую вам передумать. Княгиня Анна никогда не позволит вам отлынивать от ваших обязанностей.
— Да что вы, и в мыслях не было! — усмехнулась Зинаида уже на пути к выходу и, не останавливаясь, взглянула на Воронского через плечо. — Право же, Иван, — добавила она, нарочно обращаясь к нему по имени, — не стоит сердиться и раздражаться попусту. Я просто следую вашему ценному совету.
Счастливый ветер, который за мгновение до этого наполнил паруса Ивановой надежды, неожиданно стих, оставив их беспомощно висеть, словно ненужные тряпки на нелепо растопыренных реях. Ведь он приготовился самое меньшее к яростному выпаду раздраженной женщины.
Зинаида вернулась к себе и, сбросив свой наряд, надела крестьянское платье, которое обычно носила дома, когда приходилось заниматься хозяйственными делами. Ее неожиданное возвращение разожгло любопытство Эли, а уж это переодевание подтвердило ее худшие догадки. Она потребовала объяснений, и, как ни старалась Зинаида спокойно и осторожно внушить ей, что нынешнее задание Ивана связано с некоторой помощью по кухне и что, в конце концов, это все равно приятнее, чем невыносимые нотации, Эли пришла в неописуемую ярость. Ее бесила наглость этого святоши.
— Что?! Этот мерзкий жаба брал на себя приказать тебе, как какому-то простому работяга? Чума его побери!
— Но я не стану делать ничего такого, что не делала у себя дома, — возразила Зинаида, стараясь успокоить служанку, которая бушевала, точно медведица, чьим медвежатам грозит опасность. — Это вовсе меня не оскорбляет, уверяю тебя.
— Да, моя драгоценная, но это было твое дело решать, какие работы ты хотела делать, а не другому давать команды, как будто какому-либо всемогущему господину. — Говоря все это, пылающая благородным гневом Эли бегала по комнате. — Этот жаба пусть посожалеет про тот день, когда он задумал тебе плохо, вот увидишь, так будет!
