Колин Маккалоу - Прикосновение
— Да, я много где побывал, — с притворной невозмутимостью подтвердил Александр. — Ты пришла обольстить меня или ввести в искушение'
— Сдается мне, ты долго якшался со святошами.
— Даже вырос среди них.
— Сразу видно, а я от тебя такого не ожидала. От тебя я хочу любви, и не смей даже заикаться о деньгах! Когда содержишь бордель, горбатятся девчонки, которым ты платишь, и незачем ублажать посетителей самой. Имей в виду: я разборчивая, целых девять лет ни с кем ни сном ни духом! Так что можешь гордиться, парень.
— То есть до меня ты была близка только с отцом Ли? И что же между нами общего?
— Съехидничал бы сейчас — заработал бы затрещину. Но ты просто спросил. Мне нравятся китайцы, среди них попадаются и красавцы, и рослые ребята. Ты на китайца не похож, но такой смуглый — прямо как сатана. — Хмыкнув, Руби уронила пеньюар на пол. — Небось нарочно прикидываешься дьяволом, Александр Кинросс. — Зеленые глаза вспыхнули. — Ну, так что скажешь? Или ты не в настроении?
Несмотря на протесты разума, тело требовало наслаждений, и даже Александру Кинроссу порой бывало не под силу подавлять в себе то, что пресвитериане именовали низменными желаниями. Впрочем, Руби могла бы совратить и святошу, а Александр на святость не претендовал. Само собой, после Гонории Браун он познал и других женщин — с разным цветом кожи, внешностью, прошлым. Их объединяло одно: все они обладали особым, неуловимым и неосязаемым свойством, которым наделен далеко не каждый человек. И перед Руби тоже было невозможно устоять.
Роскошная, страстная, чувственная и искушенная — вот какая она была, и либо таинственный Сун Чжоу обучил ее высшему искусству соитий, либо, несмотря на длительное воздержание, у нее был богатый опыт. Александр упивался ею, позабыв про былую привередливость. И будто понимая, что начавшееся уже никогда не кончится, не думал ни о чем.
— Почему ты ни с кем не была близка после Сун Чжоу? — спросил он, запуская пальцы в пышную гриву Руби.
— Я безвылазно сижу здесь, в Хилл-Энде. Знаешь поговорку? В своем гнезде не гадят.
— А я? Меня ты тоже встретила здесь.
— Ты перекати-поле, в Хилл-Энде не задержишься. День-другой — и поминай, как звали.
— Значит, между нами больше ничего не будет?
— Еще как будет, черт подери! — Руби возмущенно села. — Но только если ты куда-нибудь уедешь. Станешь бывать у меня наездами, лады? Только приезжай сам, я тебе не цыганка какая-нибудь, чтобы шататься по дорогам — мне сына надо вырастить. С заведения нельзя спускать глаз.
— Во сколько обойдется учеба в той школе?
— В две тысячи фунтов в год. Каникулы Ли будет проводить в школе. Ничего, с товарищами не заскучает. И с Во Фатом.
— Это же двадцать тысяч фунтов, потраченных неизвестно на что. — Практичность и на этот раз не изменила Александру.
— Мистер Кинросс, я не скупердяйка вроде вас, шотландцев! Голову даю на отсечение, у тебя в кошельке уже завелась моль. А у меня в роду были и воры, и моты. И потом, я женщина. Ради процветания мужчины, которому я отдам сердце, я готова на все. Вот ты — мужчина, венец творения. Другие мужчины видят в тебе несгибаемую силу и отступают. Ты чуешь, в чем твоя сила, потому что пользуешься ею. А мое единственное богатство — красота: чем еще гордиться женщине? Хорошо еще, у меня есть деловая хватка: я могу распорядиться своим единственным достоянием. — Она вздохнула. — Правда, сначала пришлось научиться делать так, чтобы не распоряжались мной.
— Сколько тебе лет, Руби?
— Тридцать. Если бы я торговала собой, выглядела бы сейчас на пять лет старше, а потом быстро усохла бы, превратилась в потасканную, заезженную шлюху, которой повезет, если хоть кто-нибудь швырнет ей медный грош. Но я рано поняла, что мне светит, и решила: нет уж, пусть телом торгуют другие. А для моей работы возраст не помеха, наоборот — чем старше бандерша, тем лучше.
— Но если Хилл-Энд когда-нибудь станет благочестивым сообществом святош, где никто и не вспоминает о золотых приисках, — предупредил Александр, — тебе придется перебраться в другой разгульный городишко.
— Знаю-знаю, — закивала Руби Коствен. — Если найдешь где-нибудь золото, вспомни обо мне, ладно?
— Думаешь, тебя можно забыть?
Последующие несколько дней Александр изучал окрестности реки Турон, поражаясь их сходству с золотоносными районами Калифорнии. Правда, Турон напоминал скорее ручей, стекающий с невысоких холмов; обычно его питали сильные ливни. Вдали от узкой полосы побережья в Новом Южном Уэльсе преобладал засушливый климат, сухая каменистая почва отчаянно сопротивлялась лопатам. А в Калифорнии зря пропадали миллионы галлонов воды — больше, чем видели когда-либо жители Нового Южного Уэльса. Заезжий ботаник с глухим немецким выговором, снимавший комнату в заведении Коствен, объяснил Александру, что австралийские деревья и другая растительность приспособлены для выживания в безводной местности.
От Руби, которая кочевала по приискам с тех пор, как в 1851 году началась «золотая лихорадка», Александр узнал, что вблизи всех рек, текущих к западу от Большого водораздельного хребта (это пышное название носила сравнительно невысокая горная цепь) в этой части Нового Южного Уэльса, найдено наносное золото — возле рек Турон, Фиш, Аберкромби, Лаклан, Белл, Макуори. Но что касается стока воды, ни одна из них и в подметки не годилась полноводным американским рекам. Руби помнила годы засухи, когда реки превращались в цепочку грязных лужиц, а во всей округе не оставалось ни единой зеленой травинки для коров и овец.
Александр чувствовал, что на Туроне поживиться нечем: местные богатства уже разграблены.
В субботу, в последний день перед отъездом из Хилл-Энда, Александр попросил у Руби разрешения взять Ли на прогулку, и она немедленно согласилась. Александр думал, что мальчика придется посадить впереди себя в седло, но оказалось, что Ли ловко правит собственным пони.
День не обманул ожиданий; чем дольше Александр беседовал с Ли, тем сильнее привязывался к нему. Пожалуй, он успел даже полюбить мальчишку. И несмотря на врожденную шотландскую расчетливость, вдруг пожелал помочь Ли получить вожделенное английское образование.
Мальчик без смущения говорил о предстоящей разлуке с матерью, а Александр грустно удивлялся зрелости и фатализму его суждений.
— Я буду писать маме каждую неделю, а еще она подарила мне дневник на целых десять лет — громадную книжищу! Я буду смотреть на нее и помнить, сколько мне еще ждать встречи с мамой.
— А может, она сумеет навестить тебя в Англии.
