Девушка в белом кимоно - Джонс Ана
Я встаю до рассвета, чтобы помочь окаасан, маме, приготовить завтрак из белого риса, жареной рыбы и супа мисо 1. Но сама я не голодна. Я слишком взволнована, чтобы ощущать голод.
Мне уже почти восемнадцать, и завтра у меня начнутся омиай — встречи с кандидатами в мужья, которых мне выбрали родители. Хорошо, что сейчас, благодаря тому что американские идеи подтачивают традиционные устои, эти договоренные браки стали только отчасти решением родителей. Решать, за кого из них я выйду замуж, буду я сама. Хотя то, что у меня эта возможность будет, не означает, что я смогу ею воспользоваться. Меня ждет испытание. Одно из многих, которые мне еще предстоит выдержать в жизни.
Беря тарелку из рук окаасан, я кланяюсь отцу и брату, которые входят в комнату, занятые беседой о политике. Их разговоры предсказуемо вращаются вокруг Организации Объединенных Наций, независимости Японии и ее освобождения из-под влияния Америки.
Отец гладко выбрит и носит короткую стрижку — привычка, оставшаяся с ним со времени его службы в армии. На нем темный костюм западного образца, который он надел специально, чтобы впечатлить западных торговцев. Поскольку Таро — ониисан, старший брат — работает с отцом, то он и одевается, и во всем подражает отцу. Он стал почти полной его копией, за исключением острого языка, который он так и не научился сдерживать, как следует достойному скромному сыну.
— Наоко, скоро ты соединишься с Сатоши, и этим браком обеспечишь своей семье безбедное будущее, — самодовольно говорит Таро.
— Этот брак предопределен судьбой, — говорит бабушка, тихо появляясь позади них. Ее тонкие губы сложены в полуулыбку, которая украшает ее дряблые щеки.
Я познакомилась с Сатоши несколько лет назад, и если бы наш с ним брак был предопределен судьбой, я бы точно об этом знала. Так что для меня этот брак будет вынужденным, потому что о моем счастье здесь никто не заботится. Неужели любовь для них ничего не значит?
Я ставлю перед бабушкой чашку и аккуратно наливаю ей чаю.
— Но вы все согласились сначала познакомиться с тем, за кого бы я хотела выйти замуж, — говорю я с такой же тонкой полуулыбкой.
На браке с Сатоши настаивает моя семья. Я же мечтаю стать женой Хаджиме.
— За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь, — объявляет бабушка. Она все время говорит пословицами и поговорками, которых знает великое множество. Она использует их как стрелы, но вместо того чтобы использовать их по одной, для более успешного достижения цели она вкладывает по десятку в каждый выстрел.
Я собираюсь с силами и готовлюсь к следующему мудрому изречению, но в этот момент между нами, как щит, встает мама.
— Я думаю, что завтра для знакомства с твоим Хаджиме мы соберемся в саду. Там и устроим чайную церемонию и представимся друг другу должным образом. Наверное, так будет лучше всего, ты согласна?
Пряча глаза от вопрошающего взгляда отца, мама занялась своей прической, поправляя вырвавшуюся на волю своенравную прядь.
В окаасан все аккуратно и красиво. Она изящна и стройна, а ее длинные волосы все еще цвета густой сажи, из которой делают чернила суми. Она свивает их в тугой узел, который крепит у основания шеи длинными нефритовыми палочками.
Я чуть заметно кланяюсь ей в благодарность за вмешательство. Пока война не разрушила папин торговый бизнес, он был настоящим императором в мире импорта и экспорта и в нашем доме было много слуг, включая садовников. Сейчас же нам приходится справляться самим. Да и в остальных сферах жизни мы именно справляемся, как и все остальные в это время. Поэтому предложение использовать сад означало, что нам придется хорошенько поработать, чтобы все подготовить к этой встрече. Мамина идея с садом как местом приема нежеланного визитера Хаджиме в один момент положила конец всем спорам. На время.
Окаасан знает, что сейчас стоит па кону. Наверное, все, что у нас есть.
Отец Сатоши, влиятельный закупщик для «Тошибы», был одним из самых важных клиентов отца. И их деловые отношения делали меня привлекательной приманкой. Если Сатоши па меня клюнет, то наша семья будет в выигрыше, который придет им в виде постоянных денежных вливаний, что очень не лишне.
И у меня остается только один выход.
Завтра Хаджиме должен быть безукоризненным, чтобы после знакомства его сочли достойным кандидатом, а Сатоши должен найти меня неподходящей партией, чтобы обратить свое внимание на кого-нибудь другого. Тогда его семья сохранит свое лицо, а моей не придется расплачиваться за последствия этого выбора. Достояние моей семьи будет расти только нашими усилиями, а я выйду замуж по любви.
Таков был мой план.
В противостоянии воды и камня вода неизменно побеждает. Раз уж убеждения моей семьи тверды, словно камень, я должна уподобиться воде, чтобы добиться своего.
Окаасан, я сегодня буду поздно, — говорю я, стараясь не замечать, как у меня сжимается сердце. — Раз уж я пропускаю следующие пару занятий по традиционному танцу, мне надо остаться с Кико после школы, чтобы порепетировать.
Я лгу лишь наполовину. Я действительно собираюсь репетировать, по вместо репетиции танца с Кико я буду репетировать церемонию знакомства с Хаджиме.
В комнату вбегает Кендзи, мой младший брат, и со стуком падает на напольную подушку возле стола, заставляя бабушку вздрогнуть, а посуду на столе — тихо звякнуть. Ему всего девять лет, и он очень хорошенький, чем бесстыдно пользуется. За ясные глаза, обрамленные длинными ресницами, ему прощается практически все, даже плохие манеры.
Я бросаю на него суровый взгляд, а он в ответ показывает мне язык.
Все собрались за столом, и мы говорим «итадаки-масу», что значит «с благодарностью принимаем», но моя голова и после этих слов продолжает оставаться низко склоненной, словно я прошу дополнительных благословений. «Пожалуйста, пусть завтрашняя встреча пройдет идеально, чтобы недостаток влияния семьи Хаджиме не стал позором для нашей семьи и не добавил значимости Сатоши».
Да, я была сама не своя от переживаний, но в сердце моем жила надежда.
Занятия в школе шли медленно, со скоростью улитки и с большим трудом. Даже сейчас, когда я ждала Хаджиме на станции Таура, минуты тянулись невыносимо долго. Стоило мне сойти с железнодорожной платформы, как солнечные лучи, отражаясь от металлических крыш, принялись слепить мне глаза. Мне приходилось щуриться, чтобы среди людского потока отыскать лицо Хаджиме. Да где же он? Мне не терпелось скорее начать репетицию.
Мимо шли американские военные в форме, жуя что-то на ходу. Хаджиме не допустит подобных ошибок простейшего этикета, потому что мы усердно трудились над его основными правилами, чтобы он мог понравиться моей семье. Есть на ходу нельзя ни в коем случае. Необходимо сесть, чтобы проявить уважение ко времени и труду, потребовавшемуся для того, чтобы посадить и вырастить урожай, собрать его и приготовить блюдо. Американцы, похоже, не замечают или просто не обращают внимания на то, что все вокруг стараются отвести взгляд или прикрыть чем-то глаза, чтобы только не видеть их невоспитанности. Все, кроме Хаджиме. Он проходит прямо между ними.
На нем белая футболка и бежевые брюки. А его прическа — шикарные волосы оттенка чугуна, зачесанные наверх и высоко уложенные, — делает его похожим на Элвиса Пресли или на другую звезду. Может быть, даже на Джеймса Дина. Мы с ним оба просто обожаем все современное. Какая жалость, что я не смогла переодеться и пришла в школьной форме. Ну, зато я успела убрать волосы в высокий хвост, на западный манер.
Когда он подходит ближе, я приветственно машу ему.
Я уже улыбаюсь так, что мне больно щекам. Да, любовь и кашель относятся к вещам, которые невозможно спрятать, потому что их невозможно сдержать.
Мы встречаемся и замираем в неловкости: каждому хочется броситься друг другу в объятия, но мы довольствуемся небольшими поклонами, в результате которых мы чуть не сталкиваемся лбами и смеемся. Хаджиме берет меня за руку, что категорически воспрещается традициями, и быстро уводит меня мимо магазинчиков в узкую боковую аллею.
