Елена Езерская - Роковой Выстрел
Он гнал коня, и все просил: «Не подводи меня, Парис, миленький, не подводи! Я должен успеть повидаться с Лизой, должен в последний раз увидеть ее, обнять и почувствовать, как земная благодать наполняет меня, прежде чем опустится небесная...» Парис мчал его вперед, беспрекословно и сосредоточенно, словно понимая серьезность и важность момента, и Репнин был благодарен свою любимцу за понимание и чуткость.
Слезы текли у него из глаз, но Репнин говорил себе: это только холодный ветер, от него режет под веками, и ресницы, обледенев, колют глаза. Это всего лишь зима, мороз и встречная снежная пурга, вздымающаяся копытами Париса... – Как же так? – Лиза беспомощно оглянулась на Наташу, но та ответила ей полным растерянности взглядом. – Но как же мы... как же свадьба вашей сестры, князь?
– Боюсь, мне не придется сопровождать Натали в церковь, – развел руками Репнин.
– Все это так нелепо! – воскликнула Наташа. – Неужели ничего нельзя сделать, чтобы исправить положение?
– Ты собираешься убедить Императора, что честь, оказанная им одному из его верноподданных, слишком для него высока, и поэтому он не в силах ее принять? – горестно усмехнулся Репнин.
– Нет-нет, – поспешила объясниться Наташа, – не Его Величество, а его высочество!
– Даже не думай об этом, – строгим тоном запретил Репнин. – Я не намерен втягивать наследника в свои проблемы. Довольно и того, что все мы оказались теперь на виду и под пристальным вниманием шефа жандармов. Что же касается свадьбы – я поздравляю тебя сейчас. Хочешь, поцелую и обниму тебя? Мой подарок вам с Андреем на свадьбу я распоряжусь передать Владимиру, надеюсь, он не откажется выполнить это приятное поручение и вручить его. А я приеду навестить вас в первый же отпуск, и ты расскажешь мне, хорошо ли тебе замужем. Да?
– А что делать мне? – прошептала Лиза.
– Елизавета Петровна, – серьезно и оттого торжественно произнес Репнин, – я не имею права требовать от вас запереть себя в этом доме и ждать моего возвращения. Война – это игра случая. Я бы хотел убедиться, что он благоволит ко мне. Но... кто может знать свое будущее?
– Вы прогоняете меня, князь? – сухо спросила Лиза. – Отказываетесь от своих слов?
– Я не могу отказаться от самого лучшего, что было... что есть в моей жизни, – с горячностью промолвил Репнин. – Но я не хочу, чтобы вы лишали себя возможности начать новую жизнь.
– Моя новая жизнь – это вы, – просто сказала Лиза. – И я не уйду от вас. Я поеду вместе с вами на Кавказ или на край света. Мне все равно – куда, лишь бы не разлучаться с тобой!
– Да что же такое происходит?! – слезы навернулись Наташе на глаза. – Я не хочу выходить замуж и выхожу, вы мечтаете соединяться – и расстаетесь! Это несправедливо, невыносимо!..
– И когда ты должен уезжать? – тихо спросила Лиза.
– Я хотел засвидетельствовать свое почтение твоим родителям, потом заехать в имение Корфа и собраться, а дальше... дальше в путь, – пояснил Репнин.
– Не желаю, чтобы ты тратил свое... нет, наше время на политесы и реверансы, – решительно произнесла Лиза. – Я хочу, чтобы этот день мы провели вместе, как муж и жена...
– Лиза... – смутился Репнин.
– Я поклялась перед Богом, – остановила его Лиза, – и я имею право быть с тобой. Мы вместе поедем сейчас к Корфу и проведем там оставшееся у тебя до отъезда время.
– Лиза права, – неожиданно поддержала ее Наташа. – Если бы человеку, которого я любила, грозила опасность, и он уезжал на войну, я бы поступила точно так же.
– Ох, уж эта мне женская солидарность! – улыбнулся Репнин. – Но что скажут твои родители, Лиза?
– Отцу до меня, впрочем, как и ни до кого из нашей семьи, нет сейчас никакого дела. Он полностью поглощен общением со своей новоявленной дочерью, – презрительно скривилась Лиза.
– Эта нахалка, – кивнула Наташа, – буквально не отходит от князя Петра и отчаянно набивается нам в компанию. И что еще удумала: обещала прийти на свадьбу в качестве сестры Андрея и второй день убеждает князя Петра купить для нее новое платье и подарок для нас от ее имени. Это просто моветон какой-то!
– Она сует свой нос во все дела, – добавила Лиза, – и даже заняла любимый маменькин диванчик. Давеча они едва в волосы друг другу не вцепились, отвоевывая место под солнцем. Так что, подозреваю, что и maman до меня нет совершенно никакого дела – она занята войной с этой ужасной Полиной.
– В таком случае, – рассмеялся Репнин, – нам стоит поблагодарить ее за оказанную нам помощь. Она отвлекла на себя всеобщее внимание, и, значит, мы действительно сможем провести это время вместе без опасения быть раскрытыми или застигнутыми врасплох. – Тогда – едем?! – счастливо воскликнула Лиза.
– Поезжайте, – Наташа подошла к ней и обняла. – Я буду молиться за вас и постараюсь сделать так, чтобы твое отсутствие никто не заметил. Да хранит вас Господь!
– Спасибо тебе, – растрогалась Лиза и обернулась к Репнину. – Решено – мы едем и немедленно!
Корф встретил Репнина в своем кабинете. Он сидел за столом в полумраке – небритый и изрядно пьяный.
После отъезда Анны в нем что-то сломалось – точно хрустнула тончайшая шестеренка, отвечавшая за ход его жизненных часов. Все вокруг стало ему неинтересно и противно. Корф даже не вышел проводить Анну. Тотчас после их последнего объяснения ушел к себе И заперся в кабинете, вооружившись фужером и графинчиком с бренди. Потом он перешел на коньяк и, опустошив раритетные за пасы в памятном шкафу библиотеки, принялся за шампанское, нарушая неписанный пивной закон о восходящих и нисходящих напитках.
Владимир понимал, что опускается, но остановиться не желал – он думал только о себе, а ему было так плохо, что он махнул на все рукой. Отец сделал попытку явиться перед ним – Владимир заметил его укоризненный и грустный взгляд в дальнем углу кабинета, но потом, по-видимому, понял безуспешность любого разговора. Сейчас сын не услышал бы его, а, услышав, не стал обращать внимания на родительские предупреждения, ибо не готов был внимать ни самому себе, ни кому-нибудь другому.
И поэтому Владимир продолжал пить и злился, но никак не мог решить – на кого сильнее. Он ненавидел себя за собственное упрямство и излишнее благородство, так некстати проснувшееся в нем под влиянием чувства к Анне. Прежде он уже давно поставил бы зарвавшегося князя Долгорукого на место и силой увез Анну с собой. Но теперь... теперь он стал мелодраматичным и слабовольным. А Анна не только не помогала ему – наоборот, усиливала растущую пропасть между ним вчерашним и нынешним.
Анна... Она отняла у него независимость и гордость, превратила его в сентиментальное и романтичное существо. Владимир чувствовал, как, становился мягче и покладистее. Видано ли это – гуляка и бретер барон Владимир Корф бежал от пришедшей к нему в спальную женщины – от красавицы Калиновской! – и отвергал ее, опасаясь, сто строгая Анна не правильно его поймет, и точно школьник извинялся за уже состоявшееся проявление подобной слабости в прошлом – в истории с Лизой. Еще немного, и он объявил бы себя пуританином, не признающим плотских утех и подвергающим себя воздержанию ото всех удовольствий нормальной жизни. Бред какой-то!.. Владимир застонал. Он знал, что преувеличивает. Анна всего лишь хотела нормальной жизни, а он оказался неспособным дать этой чудесной девушке то, что она заслуживает. И винить в случившемся можно было только себя...
