Роберта Джеллис - Рыцарская честь
— Кто? Кому же вести глостерское войско, кроме вас и лорда Сторма?! Честер? Ему не по плечу такая задача, где нужна крепкая воля. Линкольн воспользуется войском для собственной наживы. Норфолк?..
— А Херефорд?
— Я?! — Молодой человек сразу и надолго замолчал.
Гонт потер ноющие руки и с тоской подумал о доме, где невестка поспешила бы устроить его в тепле и уюте. Он заставил себя сосредоточиться на обсуждаемом деле, и острый взгляд впился в молодого лорда, который отвернулся и тихо прохаживался взад-вперед. «Ухватится ли он за это? — думал герцог. — Херефорд слишком молод, а дело громадной важности. Нет, нет! Не Херефорд слишком молод, а сам я сильно стар».
Херефорд унаследовал титул в шестнадцать лет, когда его отец в 1143 году случайно погиб на охоте. Вскоре он утвердился, выйдя невредимым и свободным из битвы при Фарингдоне. Там Херефорд заслужил славу бойца, до последнего обороняя крепость. Когда защитники стен решили сдаться, он с небольшим отрядом пробился сквозь ряды неприятеля, избежал пленения и выкупа, так что катастрофа разгрома не коснулась его репутации. И все же Гонт колебался: сможет ли Херефорд упорно и настойчиво пробиваться к намеченной цели? Его стариковские, много видевшие глаза разглядывали нечто, таящееся за мальчишеской отвагой юного друга. Херефорд двинулся назад, глаза его потемнели, брови нахмурились.
— Мой герцог, я не смогу этого.
Гонт едва удержался, чтобы не раскрыть рот от удивления. Спохватившись, он изобразил на своем неподвижном, словно деревянном, лице легкое презрение.
— Что это значит? Боишься? Думаешь, не справишься? Или просто не желаешь?
Вспыхнув и кусая губы, Херефорд с трудом перевел дыхание. Как он старался сдерживаться, чтобы не сорвались с языка поспешные слова!
— Это значит только то, что сказано, не более и не менее… Не надо, мой герцог, не мучайте меня. Вы знаете, я готов дать руку на отсечение, продам душу дьяволу — только бы повести войско. Но мои земли не прокормят его. Меня это разорит, а солдаты, месяца не пройдет, станут голодать. Вы знаете, чем это кончится. Пойдут грабежи, а я… стану еще одним отверженным бароном, терзающим матерь-землю, меня родившую, не зная для чего… Войско повести может Сторм, если вы позволите ему распоряжаться вашим кошельком, как своим. А я… Нет, я не смогу.
Лицо Гонта преобразилось, он рассмеялся.
— Мальчик становится мужчиной и семь раз отмеряет, прежде чем отрезать. Молодец, Роджер! Кто эти умники, что учили тебя, взвалив на плечи командование армией, платить за ее содержание?
Херефорд сверкнул глазами и махнул рукой, без слов оценив опыт тех, с кем имел дело последние два года.
— Но кто же даст…
— Вильям Глостер готов хоть сейчас взять на себя основную часть расходов, если ему достанется главная военная добыча. Чем-то поможем и мы с Кэйном, не за счет своих владений, это было бы нарушением присяги Стефану. Хотя с некоторых пор я сильно приблизился к тому, чтобы стать клятвоотступником, но все же не могу зайти так далеко. Под опекой Кэйна сейчас три поместья. Поскольку доходы с них в конечном смете идут на детей, что делать с ними сейчас — решать только нам. Если ты прокормишь собственных ратников — от тебя ничего более не потребуется. Только выигрывай сражения!
Позабыв про закоченевшие ноги, холод и все остальное, Роджер весь напрягся, а это было так свойственно его горячей натуре, и рассмеялся невесело.
— Во всяком случае, хватит ума не дожидаться упреков, если проиграю. Побежденный, имевший шанс на победу, не заслуживает жить.
Покачав головой, герцог возразил:
— Не скажи. Все под Богом ходим, Херефорд. Мы говорим только о первых шагах большого плана. Здесь поражений не избежать.
— Какой еще план? Все, что нам надо, — это разбить Стефана и отнять у него корону.
Гонт сделал предостерегающий жест.
— Придержи язык, Херефорд. Слуги — не глухонемые. Не видишь, нам готовят стол.
— Разве тут небезопасно? Девоншир ведь с нами.
— И да, и нет. По-человечески — с нами, но в большой политике и дипломатии — все иначе. Никогда не доверяй чужим слугам и не полагайся во всем на своих. Лучше говори потише и смотри, не отирается ли кто поблизости.
— Хорошо, хорошо, но о каком плане вы говорите? — зашептал Херефорд. — Что, мы не сажаем на трон Генриха?
— В конечном счете — да, но низложить Стефана — еще не все. Сделав это, получим старые заботы, с той лишь разницей, что мы, на западе, будем сражаться за нового короля, а те, что на юге и на востоке, — за старого. Это же бессмыслица!
— Я думаю, Стефана ждет худшая участь.
— Ну будет он убит. Юстас уже мужчина и показал себя неплохим бойцом. И королева Мод за эти годы не стала ни слабее, ни глупее. А там подрастает второй ее сын. Констанция может принести Юстасу наследника. Что, ты готов всех их…
— Если будет надо.
— Нет, Роджер, ты говоришь твердо, но я тебя хорошо знаю. Я бы еще на это пошел, но ты и даже мой сын не могли бы сделать этого. Женщина зарыдает, и тем уже спасена, и никто из вас даже пальцем не тронет ребенка. Мужчины теперь стали не те.
Херефорд вскочил и сердито пнул подвернувшуюся скамейку.
— И что же делать? Опять ждать? Уже целых два года…
— Нет. Стал бы я просить тебя возглавить войско Глостера, если бы мы думали сидеть сложа руки и ждать?! Весной начнем то, к чему давно готовимся. Ты ударишь Стефана здесь. Хью Бигод поднимет Норфолк. Арундел — на юге, король Дэвид — на севере. У него не будет ни мира, ни передышки, а все наши силы будут нацелены на то, чтобы взять Юстаса.
— Почему не Стефана?
— Потому что Стефан — король. Он храбр, устрашением его отречься от престола не заставишь. Но даже если его принудить или, впав в бесчестие, убить, на трон взойдет Юстас. А Стефан прежде всего человек и отец, а король — потом. Тем он и плох. Поэтому, захватив сына, мы надавим на отца, а щенок дорог ему, я знаю, и свяжем его по рукам и ногам. А кругом будут враги. Он кидается на юг, на север, на запад, мучается страхом за сына, который ему дороже жизни; вот тогда, наверное, он сам протянет нам корону для Генриха и уберется в свой Блуа. А мы ему еще хорошо заплатим, чтобы оставил нас в покое. Мир стоит того. Дальше же все зависит от Генриха.
Гонт тяжело вздохнул, его одолевала усталость. Теперь она не покидала его. Даже утром после хорошего ночного сна он чувствовал себя усталым. «Черт бы побрал этого Стефана. Чтоб подохла вся эта семейка, тогда можно лечь и умереть спокойно, — думал Гонт. — Седьмой десяток пошел. Слишком стар я для такой жизни. В эти годы надо на покой, сидеть у огня и смотреть на внуков, хотя внук у меня лишь один», — предавался он своим грустным мыслям. Но и с молчащего Херефорда старый герцог глаз не спускал.
