Патриция Кемден - Роковые поцелуи
– Д-да, моя дорогая, – произнесла тетя Женевьева с сомнением. – Всегда большое горе, когда такая юная женщина теряет мужа. – Глухой стук чемодана в спальне возвестил о прибытии багажа Элеоноры, и Женевьева с облегчением широко улыбнулась. – Твои платья – истинное лекарство от такого грустного разговора!
Пожилая женщина устремилась в спальню, а Элеонора медленно последовала за ней. Было бы не слишком прилично объяснять своей новоприобретенной тете ни то, что ей не просто шесть, а еще и двадцать – едва ли она «такая юная», ни то, что она вдова уже два года, ни то, что у нее не осталось в душе места для горя или вины, а лишь одни обязанности.
– Ты привезла мне ноты, которые обещала твоя мать? – возбужденно спросила Женевьева. Она, прыгая на цыпочках туда-сюда, из-за чего ее широкие юбки с кринолином качались колоколом, наблюдала, как слуги начинают распаковывать чемодан. – Я обожаю музыку! Ты слышала клавикорды, когда мы поднимались сюда? Это сестра мужа упражняется для нашего концерта, который будет на следующей неделе.
Служанка вытащила длинный свиток пергамента, перевязанный черной лентой. Женевьева захлопала в ладоши.
– Это новый Бонни? Со словами Метастазио? Ах, у австрийцев такие прекрасные композиторы! – воскликнула она, протягивая руку к свернутому пергаменту.
Элеонора быстро выдернула пергамент из рук служанки и прижала к себе, наполовину спрятав в юбки.
– Нет, тетушка Женевьева, это не новые ноты. Посмотрите в саквояже, вон там.
С криком восторга пожилая женщина раскидала отрезы парчи, атласа и бархата. Элеонора глянула на перевязанную черной лентой трубочку, которую держала.
«Нет, не ноты, – подумала она. – И вообще не имеющее ничего общего с культурой».
– О-о! – произнесла Женевьева, задыхаясь от восторга и хватая несколько листов пергамента. – Это – произведение Бонни. Ах, моя милая! Абсолютно все будут мне завидовать! Это шедевр! Я знаю. Я чувствую это. – Она подбежала к Элеоноре и поцеловала ее в щеку. – Такая милая девушка. Какое счастье видеть тебя здесь!
По-прежнему сжимая ноты, она собралась уходить, но в дверях обернулась.
– Какая я невнимательная! После ужина я организую для гостей небольшие посиделки: немного танцев и игры в карты. Приглашаю присоединиться к нам, если ты не слишком вымоталась. – Она улыбнулась и добавила для себя: – Такая милая девушка.
– Тетушка Женевьева, – позвала Элеонора, твердо сжимая пергамент.
– Да, моя дорогая?
– Мужчина с темными глазами и ненапудренными волосами, сидевший на диване у окна, мимо которого мы прошли… Как его имя? – Она должна быть уверена. Полностью.
Беспокойство промелькнуло на лице пожилой женщины.
– Не позволяй ему досаждать тебе! Его пригласил мой муж. Бог знает зачем – но если он подойдет…
– Его имя, тетушка?
Женевьева мгновение колебалась, потом произнесла:
– Этот черноглазый дьявол – граф Д'Ажене.
– Спасибо, – пробормотала Элеонора вслед уходящей женщине. – Как раз в этом я и хотела убедиться.
Часы негромко пробили семь вечера, и Элеонора оторвалась от изучения записей, лежавших перед нею на кровати, желая определить источник звука. На камине стояла причудливая фарфоровая статуэтка богини Артемиды, стреляющей в своего возлюбленного Ориона, с неуместным круглым циферблатом вместо удивленного лица падающего охотника. «Подходяще», – подумала Элеонора с улыбкой.
Легкий ужин из жареной перепелки стоял нетронутым на подносе возле кровати, на которую, скрестив ноги, села в неглиже Элеонора, возвращаясь к бумагам. Свиток пергамента, перевязанный черной лентой, оставался нераскрытым.
– Мама, мама, – мягко повторила Элеонора, качая головой, когда перечитывала убористые записи своей матери, которые она получила от нее несколько недель тому назад. Она улыбнулась последней фразе, написанной большими буквами и несколько раз подчеркнутой: «Не ложись с ним в постель! Как только ты это сделаешь, сразу же потеряешь его».
Элеонора поморщилась в отвращении и передернулась, вспоминая стоны и другие проявления страсти своего мужа Миклоша. По утрам она всегда была больной и разбитой – чувствовала себя и выглядела так, как если бы переспала с медведем, что было не слишком далеко от истины. Она подумала о другом, чьи поцелуи были сладки, но быстро отогнала воспоминания. Быть вдовой означало, что ее тело вновь принадлежит ей – и это единственное, от чего она никогда не откажется. «Не ложись с ним в постель», – прочла она вслух, бросила лист бумаги на пол и взяла другой.
«Этому нетрудно следовать, – пробормотала она про себя, – но тем, другим… Взгляды искоса, обворожительный смех, продуманно брошенный веер… Им кажется, что такими дешевыми трюками можно поймать в ловушку сына дьявола».
Элеонора подняла голову, ее длинные, неподвязанные волосы прошелестели по бледно-зеленому шелку, потом посмотрела в большое зеркало в подвижной раме, стоявшее сбоку у кровати. Зеленые глаза встретились с зелеными глазами в прямом взгляде.
– Но я заполучу его, – произнесла она таким торжественным и обязующимся голосом, как будто клялась перед священником. – И приведу к его истинной судьбе.
Грехи отца графа Д'Ажене перед ее семьей были огромными – и сейчас пришло время сыну ответить за них. Месье граф, возможно, думал, что его отцом является старый француз, но Элеонора знала правду – злобный турок, известный как Эль-Мюзир, породил его.
Элеонора приехала на запад, во Францию, за ним, чтобы сопроводить его до Вены, где ее семья находилась в ожидании свершения правосудия над сыном дьявола. Он должен быть закован, осужден, обвинен – а потом отправлен в ад за грехи своего отца. Но не казнен. Ад для него должен быть на земле.
Элеонора вспомнила блеск предвкушения этого, загоревшийся в глазах матери, когда они узнали, что у дьявола есть сын. Сначала это был шок, почти сделавший ее мать сумасшедшей.
– Как это может быть? – вопила ее мать. – Как справедливый Господь позволил случиться такому? У дьявола есть сын! – Она переходила от одного уцелевшего сына к другому – Эндресу, сейчас самому старшему, потом к Габриэлю, потом к Кристофу. Один из сыновей, Имри, умер. Задолго до того, как Элеонора появилась на свет, дьявол убил первенца ее матери.
– У дьявола есть сын! – Отчаянные крики ее матери повторялись снова и снова. – Моего у меня отобрал, а у самого сын! Как мог справедливый Господь…
Но однажды боль прошла. Тайная улыбка легла на губы ее матери, и в ее глазах загорелся лихорадочный блеск.
– Да, Господь справедлив, сыновья мои, дочь моя. Разве не дал Он нам дар? Разве Он не подарил нам дьявольское отродье, чтобы заплатило оно за смерть Имри?
