Андреа Кейн - Бриллиант в наследство
— Папа… — Кортни пыталась бороться со слабостью, с воспоминаниями, с непоправимой реальностью. — Он умер, — выдавила она, когда боль в голове сделалась нестерпимой. — Этот негодяй… он убил его.
После этого все закружилось у нее перед глазами, и она провалилась в темноту.
Где же, черт возьми, Аврора?
Слейд перебирал груду записок с требованиями выкупа, перечитывая каждую в десятый раз, но в результате так ничего не выяснил.
Совершенно разочарованный, он вышагивал по своему кабинету, пытаясь сложить все звенья в единое целое. Но у него ничего не получалось. В каждой записке речь шла о черном бриллианте. Все же если похитителя интересовал прежде всего камень, то почему он до сих пор не связался со Слейдом, не потребовал выкупа, не выставил своих требований? Чего он дожидается? Почему играет со Слейдом как кошка с мышкой?
А если его интересует не только бриллиант?
Страшное подозрение зародилось у Слейда.
Может, все эти записки были фальшивыми? А тот, у кого находилась Аврора, стремился получить больше чем просто бриллиант, может, он добивался отмщения?
Был только один человек, который ненавидел семью Слейда настолько, что мог прибегнуть к такой жестокой мести, человек, чья жажда обладать черным бриллиантом и стремление к возмездию могли толкнуть его на такой мерзкий поступок.
Лоуренс Бенкрофт.
Ярость охватила Слейда. Старый герцог бывал чаще пьян, чем трезв. Это, однако, не могло удержать его от…
— Лорд Пембурн?
Слейд обернулся и посмотрел на стоявшего в дверях сухощавого седого мужчину.
— Джилберт, ну как она?
Доктор снял очки и стал протирать их носовым платком.
— Чудо, что она вообще осталась жива. Секунда-другая промедления, и ей могло бы не повезти.
Слейд нахмурился:
— Ее травмы очень серьезны?
— Дело не только в телесных повреждениях, даже не в том, сколько времени она провела в воде. Ее состояние до, — тут доктор Джилберт многозначительно прокашлялся, — несчастного случая было весьма удручающим, если не сказать больше.
— Перестаньте говорить загадками. Скажите, что вы обнаружили, когда осмотрели ее.
— Сильное сотрясение мозга, много сломанных ребер, несколько глубоких разрывов и массу ссадин и синяков. Она также крайне ослаблена из-за недостатка питания и воды, что может показаться смешным, учитывая обстоятельства. Короче, эта молодая особа серьезно больна.
— Но она поправится? — требовательно спросил Слейд.
— При полноценном питании, уходе и особенно отдыхе, да, я верю, что она поправится. — Тут доктор нахмурился. — Однако меня беспокоит тот факт, что она впала в глубокое забытье, хотя я дал ей такую дозу успокоительного, чтобы только снять боль. Похоже, что она совсем не хочет просыпаться.
— Может, это и лучше, — заключил Слейд, вспомнив возбужденное состояние девушки.
— Ну, периодически ее следует будить, дабы удостовериться, что она в здравом уме. Я объяснил это Матильде, которая должна разбудить девушку через несколько часов, конечно, если та не проснется сама. — Доктор водрузил очки на место. — Я сделал все, что смог, мой господин. В остальном положимся на природу.
— Пожалуйста, не плачь, милая. Все плохое осталось позади.
Воркующий женский голос доносился, казалось, откуда-то издалека. Кортни с огромным усилием открыла глаза.
Полная женщина с аккуратным седым пучком сидела возле нее на краю кровати и, наклонившись, нахмурилась, когда дотронулась до чего-то белого, закрывавшего брови Кортни.
— Твои душевные страдания причинили тебе гораздо больше боли, чем все эти раны, — пробормотала женщина, не заметив, что ее пациентка пришла в себя. — Бедное дитя.
— Где я? — Вопрос прозвучал хрипло и неуверенно, словно Кортни пыталась снова обрести власть над своим телом. Ей с трудом удалось превозмочь боль и прояснить рассудок.
Женщина вздрогнула.
— Ну, наконец-то ты проснулась. — Она вскочила на ноги. — Его светлость желал сразу же узнать об этом.
— Его светлость? — рассеянно переспросила Кортни. Но ее сиделка уже направлялась к двери.
Кортни неуверенно приподняла одеяло, недоумевая, почему ей кажется, будто огромная тяжесть давит на грудь. На ней была ночная рубашка, под которой выделялась толстая повязка. Руки и ноги тоже были перебинтованы, как и голова, обнаружила девушка, дотронувшись до своего раскалывавшегося от боли черепа. «Так вот что имела в виду эта добрая женщина, — заключила она. — Моя голова». Тот человек в рыбацкой лодке говорил что-то о сотрясении мозга. Она нахмурилась. Что еще он говорил? И как она получила все эти увечья?
Вода.
Неожиданно память ее прояснилась. Она сорвалась с плеча Лексли. Была резкая боль, а затем поток воды.
Потом этот мужчина в лодке. Очевидно, он спас ее… привез… но куда?
С большой осторожностью Кортни повернула голову набок, стараясь осмотреться, не причиняя себе боли.
Комната была похожа на дворец… раз в десять больше ее каюты, обставленная мебелью, достойной украшать покои самого принца-регента. Письменный стол и туалетный столик сделаны из красивого темного дерева, красного, если верить описаниям в прочитанных ею книгах, ковер был толстым, на это указывали глубокие вмятины, оставленные ножками кровати, а потолок оказался очень высоким и украшенным позолотой.
Кем бы ни был «его светлость», он явно был очень богат.
Но это не имело значения.
Пустота заполонила сердце Кортни. Отца больше нет. Его убил кровожадный пират, который захватил ее дом, связал ее и морил голодом, используя как наживку в своих вымогательских требованиях.
Ну почему она тоже не умерла?
Слезы текли по ее щекам, когда дверь спальни отворилась.
— Я вижу, Матильда была права. Вы проснулись.
Кортни сразу же узнала этот голос, с изумлением обнаружив, что «его светлость» и ее спаситель оказались одним и тем же человеком. Она решительно взяла себя в руки. Ведь этот человек спас ей жизнь, и что бы ни творилось у нее в душе, она должна быть ему благодарна.
Стерев с лица слезы, Кортни осторожно повернулась в его сторону.
Он оказался высоким и широкоплечим, как ей показалось и раньше, волосы у него были черными как ночь, а глаза, наоборот, оказались светлыми, серебристо-серыми. Черты его аристократического лица поражали скульптурной четкостью, а глубокие морщины вокруг рта и глаз делали его старше, чем он, вероятно, был, и циничнее, словно жизнь отняла у него молодость и смех.
Кортни каким-то образом почувствовала, что он поймет ее страдания.
— Да, я проснулась, — тихо отозвалась она. Подойдя поближе, он заметил ее бледность, следы слез на ресницах, печаль в глазах:
