Ширл Хенке - Глубокая, как река
— Но ты совсем меня не слушаешься и не желаешь выходить замуж. Кого бы я тебе ни представил, все не по нраву. Не подходят, видите ли, лучшие из лучших, а ведь это цвет нации, собравшийся в столице.
— Значит, именно поэтому вы настояли, чтобы я снова поехала с вами в столицу? — полюбопытствовала она и не без лукавства добавила: — Или все же из-за скачек в Элмсе?
— Не пытайся увести разговор в сторону. Цыганочка в любом случае придет к финишу первой, с тобой или без тебя, — пробурчал Эмори.
Лошади тем временем вынесли коляску на подъездную дорожку особняка Фелпсов.
Рейберн Фелпс был самым богатым плантатором в Виргинии, и на его финансовом положении не сказался запрет на торговлю с Европой, введенный недавно Соединенными Штатами, от чего серьезно пострадали его соседи. В Вашингтоне ходили слухи, будто Фелпс вступил в тайный союз с англичанами и занимается контрабандой хлопка под защитой британского флота. Оливия не раз задавалась вопросом, поддерживает ли ее опекун деловые связи с плантатором, но ответа пока не нашла. По правде говоря, она не имела ни малейшего представления о финансовых операциях Эмори, если не считать того, что он играл на скачках. Это приносило немалый доход, но вряд ли могло объяснить, каким путем он сколотил огромное состояние.
Подбежавший слуга помог гостям выйти из коляски. Неспешно ступив на землю, Эмори одернул атласный жилет на располневшей талии и осмотрелся. Он выглядел весьма внушительно с аккуратно подстриженной бородкой и пышной копной седых волос, но его отличительной чертой были пронзительные серые глаза, неизменно дававшие точную оценку окружающим. Перед тем как предложить Оливии руку, он окинул ее взглядом и, видимо, остался доволен. Они медленно прошествовали по каменным плитам двора и поднялись по мраморным ступеням на широкое парадное крыльцо, украшенное рядом деревянных колонн, которые вздымались в высоту на двадцать футов; рядом с ними люди казались карликами.
— Сегодня ты будешь пользоваться огромным успехом и вокруг тебя будет увиваться не только Ройял Бертон. Но не спеши, внимательно осмотрись, прикинь, кто может составить лучшую партию, и тогда уж вноси его имя в список кавалеров для танцев. Думаю, тебе понравится тот, кто заслуживает моего одобрения.
— Танцевать буду до упаду и флиртовать отчаянно, дядя Эмори, — весело пообещала Оливия, стараясь вложить в свой голос как можно больше энтузиазма, хотя вовсе его не ощущала.
— Да, конечно, танцуй на здоровье, но флиртом не увлекайся. Надо помнить о своей репутации, — сурово напутствовал Эмори Вескотт.
Он давно мечтал о том дне, когда сможет выдать замуж свою подопечную, и она это прекрасно понимала. Оливии самой нисколько не улыбалась роль тяжелой ноши, неожиданно свалившейся на плечи занятого мужчины, который провел жизнь в дороге, колеся по Северной Америке, и привык проворачивать деловые операции, не обременяя себя заботами о девице на выданье. Однако ей претила перспектива выйти замуж лишь ради того, чтобы изменить свое нынешнее не слишком приятное существование.
Если уж выходить замуж, то по любви и ради счастливой совместной жизни, как было у ее родителей, но отнюдь не из финансовых соображений. Правда, жаловаться на опекуна не приходилось. Несмотря на свою кажущуюся холодность и расчетливость, он проявил редкую щедрость и потратил уйму денег на ее наряды, так что она легко могла соперничать с любой девушкой из богатой семьи Бостона или Филадельфии, впервые выезжающей в свет. Оливия старалась отплатить за добро и великодушие, занимаясь лошадьми дядюшки. Однако он не оставлял надежды подыскать ей мужа, обладающего не только богатством, но и влиянием в важных политических кругах.
Оливия и ее спутник отдали плащи лакеям в передней и прошли в танцевальный зал, носивший, как и прочие помещения огромного дома, отпечаток консервативных вкусов хозяев и их стремления пустить пыль в глаза. Просторный зал был залит светом сотен тонких стеариновых свечей, горевших в двух громадных хрустальных люстрах под потолком. Навощенный до зеркального блеска ясеневый паркет отражал трепетные огни и усиливал освещение.
В дальнем конце зала на помосте оркестр, состоявший из чернокожих рабов, исполнял музыку Моцарта. В толпе веселящихся гостей сновали слуги, разносившие легкие закуски, вино и крепкие спиртные напитки. Вдоль стен за египетскими вазами с пальмами и декоративными деревьями на большом удалении друг от друга были расставлены удобные стулья с высокими спинками.
У входа гостей приветствовал генерал Фелпс, предпочитавший, чтобы к нему обращались по его воинскому званию, хотя он уже очень давно вышел в отставку. Рядом стояла его высокая и худощавая жена Мод. Оливия и Эмори тепло поздоровались с хозяевами и обменялись любезностями со знакомыми. Как подметила Оливия, у ее опекуна было очень много знакомых и ни одного друга. Она до сих пор не могла понять, как смогли найти общий язык ее ветреный отец-француз и этот уроженец Новой Англии, получивший спартанское воспитание. Однако они действительно были очень близки, и эта необычная дружба, очевидно, объясняла решение Эмори Вескотта взвалить на свои плечи бремя опекунства.
Едва они вошли в танцевальный зал, от толпы отделился Ройял Бертон.
— Эмори, дружище, рад видеть вас в обществе прелестной леди. Представьте меня, пожалуйста, — загнусавил он, растягивая слова, как и подобает уроженцу Новой Англии, что неприятно резануло слух Оливии.
Она привыкла к изящному ритму родной французской речи и певучему говору итальянцев, среди которых выросла, и не имела ничего против английского языка британских аристократов, а также мягко модулированного произношения, свойственного жителям прибрежных районов Виргинии, но не выносила гнусавости янки. К тому же внешность Бертона производила столь же малоприятное впечатление, как и его речь, — он был худой как скелет, с изъеденным оспой лицом землистого цвета. Впрочем, зубы у него вроде были свои, как и густые светло-каштановые волосы, аккуратно стянутые сзади черной атласной лентой.
Оливия присела в реверансе и одарила кавалера улыбкой. Как по команде, оркестр заиграл быстрый вальс, и Бертон пригласил даму на танец. Он оказался на удивление хорошим партнером, но гораздо ближе, чем следовало, прижимал девушку к себе, а когда наклонил голову и заговорил, Оливию обдало запахом виски.
— Если мне не изменяет память, вы родились во Франции, мадемуазель Сент-Этьен. Но у вас почти нет акцента.
— Мои родители эмигрировали сразу после революции, — пояснила Оливия, не вдаваясь в подробности насчет того, что ее мать вышла замуж без согласия родителей и была вынуждена тайно покинуть отчий дом, за что ее лишили наследства. — Я выросла в дороге, пока мы переезжали из страны в страну. Мое детство прошло большей частью в разъездах по Италии, а позже — по Англии. Когда моя семья приехала в Америку, мне было четырнадцать лет, так что, сами понимаете, изучение иностранных языков стало моей второй натурой.
