Мэри Бэлоу - Семейное Рождество
— Да, благодарю вас, — ответила она, вздернув подбородок, и теперь стала выглядеть не только холодно, но и высокомерно. — Мы решили отпраздновать Рождество здесь. Вчера прибыли все члены моей семьи.
Что? О Господи! Даже не посоветовавшись с ним? А собирались ли они вообще ему об этом сообщать? Как, должно быть, огорчила его жену и ее семью весть о его скором приезде домой. И как же он теперь сожалел о своем решении! Если бы он мог, то без промедления покинул бы дом и вернулся обратно в Лондон. Вся ее семья? С большинством из них он даже не встречался. Их свадьба была пышной, но, кроме лорда и леди Тэмплер, их сына и невестки, остальные гости были с его стороны: члены семьи, его друзья, друзья отца. И все же теперь он не мог уехать.
Он не уедет. В конце концов, это был его дом.
— Я встречу и поприветствую их в Уайлдвуд-холле немного позже, — сказал он. — Но сначала я хотел бы пойти в детскую. Вы ко мне присоединитесь?
— Конечно.
Она повернулась и направилась вслед за ним через арку к лестнице. При этом она сцепила руки перед собой, тем самым не позволяя Эдвину предложить ей руку.
— Сколько прибыло гостей? — спросил он, когда они поднимались по ступенькам. Он слышал холод в собственном голосе. Ему никак не удавалось смягчить тон в разговоре с женой. Как можно поддерживать теплую беседу со снежной королевой?
— Тридцать два взрослых, — сказала она. — С вами тридцать три.
Он мысленно содрогнулся. При других обстоятельствах он, возможно, даже посмеялся бы над тем, что сделал число гостей нечетным. Несомненно, его жена и теща тщательно спланировали, чтобы количество людей на семейном торжестве было четным. Он мог побиться об заклад, что среди этих тридцати двух было равное количество мужчин и женщин, хотя обычно никто не ждал, что семья идеально впишется в такую схему.
Он был удивлен, когда открыл дверь в детскую и остановился на пороге, пропуская жену вперед. Он ожидал, что в комнате будет тихо, учитывая, что в ней находился спящий ребенок. Вместо этого там стоял веселый гвалт. Естественно, ведь в ее семье были не только взрослые, но и дети. Похоже, их было достаточно много, и все хотели играть и разговаривали — вернее, кричали — одновременно. В комнате было несколько нянь, которые присматривали за детьми, но даже не пытались их приструнить.
Несколько детей прервали свои занятия, чтобы узнать, кто же пожаловал к ним в комнату. Некоторые подошли ближе, и рыжий веснушчатый мальчик потребовал сказать ему, кто такой Эдвин.
— Не забывай о манерах, Чарльз, — строго сказала Элизабет, но, несмотря на это, по-доброму взъерошила волосы наглеца. — Это твой… дядя. Чарльз — старший сын Берти, — объяснила она, имея в виду брата. Она назвала по имени остальных детей, которые были детьми кузенов или кузин.
— Как тебя зовут? — спросил Чарльз.
— Чарльз! — возмущенно воскликнула Элизабет.
Но Эдвин поднял руку.
— Вы замечали, — спросил он, подмигнув мальчику, — что если ребенок не знает чего-то, что должен знать, взрослые неизменно говорят ему, что он должен об этом спросить? А когда он все-таки спрашивает, взрослые расценивают это как дерзость?
— Да-а-а-а! — громко согласились дети, и Эдвин усмехнулся.
— Это дядя… Эдвин, — объяснила Элизабет.
Послышался хор просьб, чтобы дядя Эдвин поиграл с ними.
Он со смешком снова поднял руку, требуя тишины. Почти у всех его близких друзей были маленькие дети, которые по какой-то необъяснимой причине всегда видели в нем потенциального приятеля. Его друзья утверждали, что это происходит потому, что в глубине души он все еще оставался ребенком. И любил детей.
— Завтра, — пообещал он. — Мы так много будем играть, что вы даже захотите лечь спать пораньше. Более того, вы будете просто умолять ваших нянь, чтобы они отвели вас в кровать.
Дети недоверчиво зашумели, а Чарльз, который был здесь кем-то вроде заводилы, фыркнул.
— Обещаю, так и будет, — сказал им Эдвин. — Но сегодня я пришел, чтобы увидеть своего сына, его зовут Джереми. Никто не видел, он здесь случайно не пробегал? — спросил он, оглядываясь по сторонам и всем своим видом демонстрируя притворную озабоченность.
— Не-а, — с превосходством в голосе сказал ему какой-то пухлый мальчик. — Он ведь всего лишь малыш.
— Я хотела поиграть с ним, — добавила маленькая девочка, — но ему надо было спать. Он правда ваш? Он ведь и тети Лиззи.
Элизабет повела мужа в комнату, смежную с детской.
— Вы не должны были давать им обещания насчет завтра, — сказала она с тихим упреком. — Они будут разочарованы, когда вы его не сдержите. Дети такое не забывают.
Он не ответил. В комнате было тихо и царил полумрак, потому что окна были занавешены, но малыш не спал. Эдвин слышал его воркование и видел, как он машет кулачками, лежа на спине в своей кроватке. Когда Эдвин подошел ближе, малыш внимательно посмотрел на отца. Эдвин с трудом сглотнул и был рад, что жена стояла далеко позади него. Он мечтал об этом почти три месяца.
Это был самый горький опыт в его жизни — быть так далеко от своего ребенка. Он продумывал множество вариантов, чтобы быть с ним рядом, включая даже покупку второго дома в Лондоне для Элизабет. Но, если бы они жили в городе в разных домах, возникло бы слишком много щекотливых вопросов. И все же ему казалось невозможным поселить семью в доме, ранее принадлежавшем отцу, даже при том, что большой дом был со вкусом обставлен, комфортабелен и расположен в фешенебельном районе города. В конце концов, всем было известно, что это дом преуспевающего торговца.
— Он подрос, — сказал Эдвин.
— Конечно. Ведь вы не видели его почти три месяца.
Неужели она обвиняет его?
— У него выпали волосы, — сказал он.
— Это естественно, — ответила она. — Они вырастут снова.
— Вы все еще кормите его… грудью? — Он помнил, как был удивлен, когда ее мать вместе с доктором были категорически против ее решения не нанимать кормилицу. Это был единственный раз, когда она пошла против воли матери.
— Да.
Она не сделала попытки взять ребенка на руки, и, судя по всему, малышу было вполне хорошо и так. А Эдвину очень хотелось взять его на руки, но он боялся даже прикоснуться к нему.
— Он выглядит вполне здоровым, — сказал он.
Почему он никогда не мог поговорить с Элизабет нормально, а все его слова были либо суровыми, либо банальными? Они никогда не разговаривали. Они делили супружескую постель в течение двух недель, которые он предпочел бы забыть, поскольку все это время она была холодной, безразличной и каждую ночь в постели вела себя как овечка на заклании, однако по-прежнему оставались почти молчаливыми незнакомцами, которым было неуютно друг с другом.
