Дженнифер Эшли - Поцелуй пирата
Женщины с сомнительной репутацией постоянно толпились возле крепости, куда поместили Кристофера. Они умоляли дать им возможность взглянуть на него, просили прядь его волос или лоскуток его одежды. Леди в дорогих каретах старались проехать мимо форта и при этом посылали лакеев попросить о возможности встречи со знаменитым пиратом. Лакеи и сами хотели увидеть его.
И только одна леди, скрытая плащом и вуалью, попыталась лично просить встречи с Кристофером. Это была Онория Ардмор. К ее удивлению, надзиратель впустил ее в грязную камеру, предназначенную для посетителей, и запер вместе с приведенным туда Кристофером Рейном. Она разделась и предстала перед ним, ни слова не говоря.
Кристофер уже не был, как прежде, заносчивым юношей. Его челюсти покрывала песочного цвета щетина, в уголках глаз и рта залегли морщины. Он был одет в потрепанную рубашку, поношенные штаны и ботинки, видевшие лучшие времена. Но его волосы по-прежнему имели пшеничный цвет, серые глаза были такими же ясными, а улыбка – греховной.
Они долго молча изучали друг друга, затем он сказал, что рад ее приходу. Она коснулась его щеки и попросила поцеловать ее.
Нет, нет, память снова изменяет ей. На самом деле Онория без слов взяла его за руки, впившись пальцами в кожу, а он привлек ее к себе и поцеловал. Она помнила колкость его усов на своих губах и силу его рук, сомкнувшихся на ее спине.
Они оказались на полу, обменявшись лишь парой слов. И она отдалась ему. Благовоспитанная, нежная Онория Ардмор позволила Кристоферу Рейну уложить ее на пол в камере и заняться с ней любовью. При воспоминании об этом лицо ее вспыхнуло, и по телу разлился огонь. Он попросил у нее разрешения.
Нет, опять предательская память старается придать их встрече романтическую изысканность. Ничего романтического не было; только жар, панический страх, нечто непристойное и боль.
– Я должен умереть, Онория, – произнес он. – И мне хочется вспоминать о чем-то хорошем, когда меня поведут на эшафот.
Она коснулась его лица, такого жесткого и грубого, не похожего на лица благородных джентльменов, ухаживавших за ней. Затем вспомнила о толпе женщин снаружи, каждая из них с радостью была готова отдаться ему.
– Почему? – спросила она хриплым голосом. – Почему ты хочешь меня?
– Потому что ты пришла ко мне, – ответил он. – И я люблю тебя.
Она не верила в его любовь. Так обычно говорят мужчины, чтобы соблазнить женщину. Все женщины мечтают, чтобы их страстно любили, а не просто желали, и мужчины этим пользуются.
Она сказала, что готова отдаться ему, если он того хочет.
Нет, если быть честной перед собой, она попросила его: «Пожалуйста, Кристофер» – и прильнула к нему, как распутная женщина. Он засмеялся, поцеловал ее и, доведя до полной готовности, вошел в нее. Когда они закончили, он нежно поцеловал Онорию и помог ей поправить одежду.
Как потом выяснилось, встреча с ней была его последней просьбой к тюремщикам, и, как ни странно, они удовлетворили ее.
На следующий день Кристофера повели на виселицу. Газеты красочно описали казнь, посмотреть ее пришли толпы горожан. Онория осталась дома, заперлась в своей комнате, сказавшись больной. Она повязала черную ленту вокруг коробки с дневниками и засунула ее в глубину выдвижного ящика.
Тот день был худшим в ее жизни. Сегодняшний мог составить ему конкуренцию.
Капля чернил упала с пера, образовав жирную кляксу на бумаге. За ней последовала прозрачная слеза.
Онория быстро вырвала страницу, смяла ее и отбросила в сторону. Плотно сжав губы, она написала: «Сегодня побывала на представлении «Бесплодные усилия любви». Создается впечатление, что актеры, участвовавшие в спектакле, никогда не были влюблены. В названии пьесы оправданны только «Бесплодные усилия»».
Онория сделала паузу, пытаясь унять дрожь в пальцах. «Актеры мне показались глупыми. А может быть, это я глупа? Мне померещилось, будто я видела… – Она остановилась, не в силах написать его имя даже сейчас. – Видимо, я старею, а по мнению лондонцев, старые девы теряют рассудок. Но, слава Богу, со мной этого не случится, мистер Темплтон сделал мне предложение».
Онория выпустила перо из ноющих пальцев. У нее разболелась голова, но как она ни старалась, не могла придумать ничего веселого, что можно было бы записать в дневник.
На лестнице послышались приглушенные шаги Дианы, когда та спускалась с третьего этажа. Прямо над комнатой Онории располагалась детская, где спали Изабо и маленький сынишка Дианы. Они назвали малыша Полом. Онория считала это несправедливым по отношению к ребенку: тот, кто носил имя Пола Ардмора, должен был во многом соответствовать своему предшественнику.
Она написала в дневнике: «Вся моя жизнь наполнена ложью». И подчеркнула слово «ложь». Сверху донесся мурлыкающий голос Дианы:
– Ну, скажи, чей ты сыночек?
Онория тщательно вытерла перо и положила на специальный поднос. Затем поднялась из-за письменного стола и повернулась к кровати.
Рядом с ней стоял Кристофер Рейн.
Онория резко отступила назад и опрокинула кресло, которое ударилось о стол, дневник сдвинулся с места, поднос упал на пол.
Сердце ее бешено колотилось. В этот момент послышались шаги Дианы на лестнице.
– Онория? У тебя все в порядке?
Онория бросилась к двери и распахнула ее.
– Да, конечно, – отозвалась она, чуть дыша. – Это упали мои перья, вот и все.
Диана, держа на руках маленького Пола, вглядывалась вниз с полутемной лестницы. Затем, после продолжительной паузы, сказала:
– Хорошо. Спокойной ночи. – И удалилась наверх.
Онория плотно закрыла дверь, но не решилась запереть ее на ключ. Если Диана услышит щелканье замка, она захочет узнать, в чем дело, и может снова спуститься вниз.
Онория обернулась. Кристофер Рейн исчез.
– О нет, не может быть, – пробормотала она. – На этот раз я отчетливо видела тебя.
Он вышел из-за кровати, где драпировка скрывала его со стороны двери, и если бы Диана спустилась ниже, она не смогла бы заметить его.
Кристофер подошел к Онории, которая неподвижно стояла возле письменного стола. Тихий звук его шагов и легкое колыхание рукавов рубашки говорили о том, что перед ней живой человек.
Сейчас он выглядел еще более сильным и мускулистым, чем четыре года назад. Рубашка плотно облегала широкие плечи; черные потертые штаны обтягивали крепкие бедра. Старые черные ботинки оставили грязные следы на ковре. В пламени свечи виднелись золотистые щетинистые волосы на небритом подбородке и завитки на груди в открытом вороте рубашки.
– Как оказалось, что ты жив? – спросила она.
– Надеюсь, ты счастлива видеть меня, не так ли? Что-то произошло с его голосом. Он был как прежде глубоким, но теперь более резким, легкий французский акцент сохранился.
