Жюльетта Бенцони - Нож Равальяка
Между тем барон, завернувшись в теплую шубу, вышел в сад, и они с сыном двинулись по посыпанной песком дорожке вдоль пруда. Барон шел, опираясь на трость, неспешным размеренным шагом и молча, нахмурив брови, наблюдал за утиным семейством, которое, похоже, ничуть не смущалось наступивших холодов и спокойно плавало в еще не застывшей водной глади.
— Так о чем вы хотели поговорить со мной, отец?
— О проклятом письме, черт побери! Как ты думаешь, кто бы мог его написать?
— Знать не знаю! Я не знаком ни с одним флорентийцем из свиты королевы. Даже с Кончини, которого вознесли до небес. Он мне не нравится, и к тому же я не часто бываю при дворе.
— А тебе не приходило в голову, что его мог написать твой старинный дружок де Сарранс?
— Антуан? Я знаю, что он очень переменился, но надеюсь, не до такой степени.
— А почему бы нет? Я не забыл, как ты нам рассказывал, что он влюбился в Лоренцу с первого взгляда, как только увидел ее в Фонтенбло.
— Да, влюбился, причем до такой степени, что разорвал отношения со своей нареченной, мадемуазель де Ла Мотт-Фейи, и умолял короля отослать его куда-нибудь в дальние страны, лишь бы не присутствовать на свадьбе своего отца. Но все это в прошлом. Напоминаю вам, что он, вопреки очевидному, продолжает обвинять Лоренцу в убийстве и даже требует для нее казни! Согласитесь, очень трудно предположить, что он продолжает ее любить.
— Конечно, нам трудно это предположить, но не будем забывать, что он родной сын Гектора де Сарранса, а о Гекторе поговаривали, что он убил свою жену. Мужество и отвага не исключают жестокости, а для людей такого склада любовь означает нечто совсем иное, чем для прочих смертных. И вот пример: вы с Антуаном были друзьями неразлейвода, а что осталось от вашей прекрасной дружбы?
— Боюсь, что ничего.
— А почему? Не потому ли, что ты, взбежав на эшафот, где палач собирался казнить Лоренцу, объявил, что готов взять ее в жены? Так или не так?
— Так. Тогда он своим беспримерным бесстрастием внушил мне недоумение и даже испуг! Я же знаю, что, замешавшись в толпу, он тоже стоял на площади! Пришел посмотреть, как умрет на эшафоте юная семнадцатилетняя девушка, которую сначала отдали на поругание старому сатиру, который забил бы ее хлыстом до полусмерти, если бы она от него не сбежала!
— Вынужден заметить, сынок, что мы со «старым сатиром» ровесники, так что мне особенно «приятно» услышать выбранный тобой эпитет.
Тома от души расхохотался и взял отца под руку.
— Возраст — единственное, что вас роднит, а свой эпитет я забираю обратно.
— Спасибо за утешение. Так вот, возвращаясь к де Саррансу, ты уверен, что он не способен написать такое письмо?
— Полгода назад я отмел бы твое предположение без колебаний, но с тех пор он очень изменился! До этого я понимал все, что с ним происходило. Когда он вступал в бой, он становился яростным до безумия, таких воинов викинги в старину называли берсерками и считали посланцами богов, потому что они были непобедимы. Когда возбуждение ярости проходило, де Сарранс снова становился таким же, как вы и я. Но после того, как он дерзнул оскорбить непочтением самого короля, я не знаю, что и думать...
— Отправить бы его за эту дерзость в Бастилию! Де Саррансу очень повезло, что у короля Генриха в тот день было хорошее настроение. А что думает на его счет ваш полковник?
— Господин де Сент-Фуа не из тех, кто делится своими чувствами. Он распорядился, чтобы де Сарранса вычеркнули из списков полка, и больше не сказал ни слова. Но большинство товарищей отвернулись от Антуана. Насколько мне известно, он не слишком огорчился. Получив в свое распоряжение богатства Даванцатти, он прожигает жизнь с веселыми девицами и известными на весь Париж гуляками. Охотно играет в азартные игры в обществе бывшего крупье Кончини, а королева в отсутствие короля привечает их обоих. Его часто встречают у маркизы де Верней, но в этом нет ничего удивительного, он бывал у нее еще до того, как на сцене появилась Лоренца. Вот все, что мне известно об Антуане.
— Не так уж мало для человека, который не интересуется придворными сплетнями! А теперь скажи начистоту: ведь в глубине души ты допускаешь, что это проклятое письмо написал твой бывший друг?
Тома смущенно поежился.
— Допускаю... Хотя меня удивляет обращение на «ты»...
— А меня ничуть! Просто подленькая деталь, которая должна заставить нас поверить, будто он имеет право на обладание Лоренцой.
— Вы хотите мне дать понять, будто он...
— Не говори глупостей! Я сказал: еще одна подленькая деталь. В любом случае, если ты — что для меня непредставимо! — все-таки сомневаешься, то завтрашняя ночь даст тебе неопровержимые доказательства.
— Мне не нужны доказательства! Мне нужно знать, кто этот подлец, и клинок, чтобы проткнуть его насквозь. И все-таки, если хорошенько подумать, вряд ли письмо написал де Сарранс!
— Почему?
— В письме изображен кинжал. Допускаю, что им был убит де Сарранс-старший, но уверен, Антуан его не видел. А тот, кто так точно изобразил этот кинжал, несомненно, держал его в руках.
— Да, с этим не поспоришь. Возможно, ты и прав.
Уж не по милости ли солнца, осветившего радостным светом комнату Лоренцы, она проснулась утром после освежившего ее сна точно такой, какой была до получения ужасного послания: юной девушкой, думающей лишь о свадьбе с юношей, который пришелся ей по сердцу? Нет, скорее крепкая любовь окружавших ее людей и надежность замка, таившего за изящными контурами силу и мощь, прогнали мрачные тени прошлого. Несказанный покой снизошел на душу Лоренцы, когда после стольких превратностей, выпавших на ее долю, она почувствовала, что ее с любовью приняли в семью. И в какую семью!
Гийометта осторожно постучала в дверь, а потом озабоченно заглянула в комнату, Лоренца встретила служанку радостной улыбкой.
— Входи же! Чего ты испугалась?
— Я?.. Вы были вчера так несчастны...
— Вчера — не сегодня! Сегодня я страшно проголодалась!
Гийометта на секунду исчезла, без сомнения, чтобы подхватить поднос, который оставила на столике в коридоре, тут же вернулась с ним и подала Лоренце завтрак в постель.
— Так-то лучше, — удовлетворенно произнесла она. — А то мы все за вас так переживали!
— Я растрогана и благодарю всех за участие. Я...
Больше Лоренца ничего сказать не успела. В спальню с большей, чем обычно, предосторожностью заглянула мадам де Роянкур, тоже весьма обеспокоенная, но старавшаяся не подавать виду. Облегченный вздох, с каким она появилась на пороге, сказал больше, чем слова и речи. Ее тоже тревожило состояние будущей баронессы. Вид Лоренцы, обмакнувшей тартинку с медом в чашку с горячим молоком, показался ей самым обворожительным зрелищем на свете.
