Барбара Мецгер - Дуэль
Господи, он застрелил мальчика! Йен едва не задохнулся, когда обнаружил истину. Мальчика лет пятнадцати-шестнадцати. У него были волнистые белокурые волосы, тонкий прямой нос. Курточка из дорогой ткани, блестящие сапоги, и то, что его сопровождал грум, свидетельствовало о том, что юноша – сын джентльмена или богатого горожанина. Это, конечно, не имеет значения, юноша из хорошей семьи обладает таким же правом на жизнь, что и сын жестянщика. Да, это не имеет никакого значения, разве что Йену придется рассказать о том, что случилось, не кому-то там, а человеку из общества.
Он застрелил мальчика. Мальчик был чьим-то любимым сыном. Был гордостью и радостью матери. Надеждой отца.
Йену захотелось взять пистолет, который он положил под сиденье, и застрелиться. Но врач велел ему зажимать рану уже обеими руками, чтобы остановить кровотечение. Если он убьет себя, мальчика этим все равно не вернуть. Его молитвы – не говоря уже о возможностях, которыми он обладал, будучи, богатым и наделенным большой властью графом, – могли все же спасти раненого. Йен поклялся, что сделает все, что сдвинет горы, если понадобится, лишь бы обеспечить своей жертве наилучший уход, самых опытных врачей – все, что потребуется, только бы тот выжил, только бы простил его, Йена.
Сам он никогда себя не простит. Он застрелил мальчика.
– Никакой нюхательной соли, – проворчал врач.
– Мне это и не требуется, – возразил Йен. Видеть кровь было мучительно, но терять сознание он не собирался.
– Я имею в виду мальчика, милорд. Я не стану пытаться привести его в сознание, пока мы не устроим его. Ни к чему, чтобы он мучился еще больше от дорожной тряски.
– Конечно, – сказал Йен, еще больше устыдившись.
Мальчик не пошевелился до тех пор, пока карета не остановилась перед Мэддокс-Хаусом на Гросвенор-сквер. Кучер Джед спрыгнул на землю, как только появился слуга, чтобы подержать тяжело дышащих лошадей, и крикнул груму, что во время состязаний в стрельбе произошел несчастный случай.
Верный Джед, подумал Йен, стараясь держать мальчика неподвижно. Джед хотел взять у него раненого, но Йен покачал головой. Он сам понесет свою жертву. Это было наименьшее из того, что он мог сделать, – а в настоящий момент и наибольшее. Юноша открыл глаза – они были цвета настоящей бирюзы, заметил Йен, – и попытался сесть.
Граф едва не заплакал от радости, что юноша пришел в сознание после того, как ударился головой. Врач предостерегал, что он может вообще не очнуться.
– Вы можете идти, юный сэр? – спросил Йен. Юноша в отчаяни и сдвинул брови, и слеза, медленно с катилась по его щеке, пробираясь между пятнами крови.
– Нет, милорд. Мне очень жаль.
– Не говорите глупостей. Это мне очень жаль. Так жаль, что и сказать нельзя. Но вы не беспокойтесь, я не дам вам упасть. Клянусь.
– Он снова потерял сознание, милорд, – сказал врач.
– Проклятие, мы не успели узнать у него ни адреса, ни имени.
– Но мы поняли, что он узнал вас – по крайней мере, признал в вас джентльмена – и что он в здравом уме. Это прекрасный знак, милорд. Прекрасный.
Казалось, вся прислуга снует вокруг, подавая полотенца и простыни, горячую воду и горячий чай; был там и семейный врач Йена. Каждый слуга, который мог объяснить, зачем он стоит и смотрит, как граф с величайшей осторожностью поднимается по витой мраморной лестнице, стоял и смотрел, и если кто-то заметил, что лицо у их господина мокрое, это приписали сырой погоде и туману.
Опытный камердинер Йена ждал у входа в комнату для гостей, и к тому времени, когда печальное шествие достигло верхнего этажа, простыни на кровати уже были откинуты, а в камине быстро развели огонь. Как только граф положил раненого на кровать, Хопкинс подал ему стакан бренди и поспешил на помощь врачу.
Йен отставил стакан в сторону.
– Боюсь, он снова потерял сознание, так что бренди ему не поможет.
– Это для вас, милорд, – возразил Хопкинс, осторожно сняв с юноши сапоги и достав ножницы, чтобы разрезать его рваную куртку, в то время как врач промывал рану на голове.
Йен понял, что помощник из него никакой, пока у него дрожат руки, поэтому он кивнул, глотнул бренди и почувствовал облегчение, когда по телу разлилось тепло.
– Что вы скажете? – спросил он спустя некоторое время. Самому ему казалось, что прошла целая вечность.
Хопкинс передал лакею несколько тазиков с окровавленной водой. Йену казалось, что прошел не один час с тех пор, как он допил свой бренди; он уже протоптал дорожку на обюссонском ковре. Больше он пить не хотел, ему хотелось сохранить ясную голову. Но он налил стакан врачу и еще один – Хопкинсу.
Врач выпрямился, вытер руки чистым полотенцем и взял стакан.
– Думаю, он выживет, милорд.
От радости у Йена подогнулись ноги. Он опустился в кресло, стоявшее рядом с кроватью, потом вскочил и снова заходил по комнате, а врач продолжал:
– Конечно, если у него не начнется лихорадка, и если он потерял не слишком много крови, и если у него нет сотрясения мозга, и если рана не загноится. Кажется, входное отверстие пули небольшое, она не задела ни легкие, ни сердце, насколько я могу судить. Конечно, есть вероятность внутреннего кровотечения. Меня больше тревожит рана на голове. Если появится отек мозга и если осколки черепа… тут уж и говорить не о чем.
– Да, я вас понял. Когда вы сможете это определить?
Врач пожал плечами:
– Скоро, если он умрет. Через неделю или около того, если он выживет. Да если он проживет эту неделю, он будет совершенно здоров. Если только у него не поврежден позвоночник и если легкие не ослабнут, а также если он не повредится в уме.
Господи, значит, если мальчик выживет, он может остаться калекой или идиотом на всю жизнь? Йен налил себе еще бренди.
– Мне нужно найти его близких.
Хопкинс подал ему бумажник с визитными карточками, который извлек из кармана юноши. Йен достал карточку и прочел:
– Камерон-стрит. – Фамилия, стоявшая на карточке, была ему незнакома, но Камерон-стрит находилась неподалеку от Мейфэра – место респектабельное, но все же это не те модные кварталы, где живут люди богатые и известные; Наличие визитной карточки у юноши свидетельствовало о том, что он джентльмен, хотя, быть может, и не принадлежит к высшему обществу. Но к какому бы кругу ни принадлежала его семья, скоро им суждено прийти в отчаяние – как только грум вернется домой без их сына. Нужно идти, решил Йен, потому что теперь ему есть что им сообщить.
Хопкинс велел одному из лакеев оставаться при пациенте, а сам привел в порядок лорда Мардена.
Но прежде чем уйти, Йен подошел к кровати и коснулся руки мальчика.
– Я скоро вернусь, мастер Ренслоу, вот только расскажу вашим близким, где вы находитесь. – Он говорил так, словно юноша мог его услышать и успокоиться. – Держитесь, Трой. Вы скоро поправитесь. Я в этом совершенно уверен.
